услышать твой голос,

почувствовать крови зов,

пока это счастье не раскололось,

переместившись в сон…

***

Добывать бы молибден,

молить бы весь день

и ночь на плите

бетонной – не под оливой, а где

шуршит полиэтилен

и явственна полутень,

мол, не быть бы беде.

Может, долетали б молитвы те —

да только мало детей

от чувственных матерей

в подкожной глухой темноте…

Размалывать бы зерно

в муку – хоть и долог зевок

пекаря, в узелок

завязавшего подспудное зло,

а добро обменявшего на серебро.

Везти бы в город через село,

пусть по-прежнему ставит бес на «зеро»,

вращая спущенное колесо —

но к осени по нам же звенел колосок.

Считать бы птиц,

сбиваясь на тысяче без таблиц

и калькулятора, что быстр

в товарно-денежной публицистике,

впрочем – смысл

учёта такого рода – не только лист

с арифметикой, но и мыслительный твист,

подхваченный из-за кулис.

Считаешь птиц —

измеряешь ими объёмы призм…

Гнуть бы гвозди,

гнуть линию жизни, хватая воздух

ртом, виноградные гроздья

обкрадывавший так просто —

как целуют украдкой – в момент оскароносной

картины, гладя девичьи волосы

на заднем ряду и косо

смотря на соседей, что будто бы птицы просо

клюют попкорн, пока на экране – звёзды…

Идти бы во ржи,

дивясь, что следы свежи,

угадав себя, словно шифр,

по агентурным сведениям, оставаясь большим,

а по памяти детства – маленьким, но живым.

ЗВЕЗДА АНТАРЕС

Когда, случалось, тело и душа

По жизни неприкаянно скитались —

Из бездны тишины, чуть-чуть дрожа,

Смотрела на меня звезда Антарес.

И ощущалось с юных лет душой,

Звезды холодным светом опалённой,

Что я рождён под странною звездой

Далёкого созвездья Скорпиона.

Давно покинул звёздный я порог…

Случалось, шёл по жизни, спотыкаясь.

А было – брёл и вовсе без дорог,

Любя-страдая, ненавидя-каясь!

Не упрекну Антарес никогда.

И, глядя ввысь, шепчу я в час бессонный:

«Благодарю, заветная звезда,

За доброту и нрав твой непреклонный».

Когда в последний раз я упаду,

Уставясь в синий купол небосклона,

В моих глазах увидите звезду

Далёкого созвездья Скорпиона.

И, разрезая темь и синеву,

На блеск светил сапфировых не зарясь,

Я в мареве межзвёздном уплыву

К звезде с прекрасным именем Антарес…

НА РОДИНЕ

Туманы белы над тихой Русью.

Где жизнь кипела, там – захолустье.

Без песен поле, печален аист.

Избушек боле, чем их хозяев.

И, отовсюду прошит ветрами,

Грустит над прудом мой домик мамин.

Никем не встречен – все на погосте.

А я, сердечный, опять к ним в гости.

И не «палёной» в стакан налью я —

Брал по талонам, сберёг родную.

И пью за маму, за друга Женьку

И жизни драму – за деревеньку.

И – «…хали-гали…», «лечу к голубке» —

То ль к дому Вали, а может, Любки?

Поэт, заблудший в прогорклой жизни,

Иль лет минувших усталый призрак?

А кто-то рядом с косой знакомой.

«Эй! Как тебя там? Меня б до дому…»

СТАРЫЙ ДОМ

Всё тебе непривычно кругом.

Осмотрись. Улыбнись. Не спеши.

Ты вошла осторожно в мой дом,

Старый дом одинокой души.

Ставни окон, как веки, открой.

Здесь не смерть – летаргический сон.

Здесь давно не живёт домовой,

Как и я – всё скитается он.

Серых дум облака разгони.

Ты поплачешь потом, а пока

Паутину повсюду смахни

Бедным веником из полынка.

Окна тёплой водою умой.

Приберись. Отдохни. И, как знать,

Может быть, не случайно в трюмо

Голубую увидишь тетрадь.

И на росной забытой заре,

После светлых бессонных часов,

Как в Дивеевском монастыре,

Окунись в мой источник стихов.

Ранним утром, халатик надев,

Ты сойди потихоньку с крыльца

И послушай щемящий напев,

Развесёлого раньше, скворца.

Этой грустью прошита вся Русь.

Не пугай ты его, не тревожь, —

Я сюда никогда не вернусь,

Да и ты – погостишь и уйдёшь…

ЗВЁЗДНЫЕ КОЛОКОЛЬЧИКИ

Если думы и грусть снова бренный покой мой нарушат,