– Нет!.. Это невозможно! – Рот его открылся буквой О, глаза тоже округлились, отчего монокль шлепнулся на манишку. – Наверное, я все перепутал. По правде сказать, у меня в книжке мешанина, а не спи сок. Она оставила за мной то ли прошлый танец, то ли этот, то ли следующий, хоть убей, не вспомню. Глянь-ка, что там, парень ты что надо, помоги разобраться, какой у меня с ней танец.

Я «глянул» – было сложно не сделать этого, ибо свою бальную книжку он держал прямо перед моим носом, да так, что и глаза не перевести. Иногда бальные книжки кавалеров напоминают упражнение в импрессионистской технике, но у Перси список танцев напоминал записки сумасшедшего. Бумага была исчеркана иероглифами, а что они означают и как вообще попали сюда, сказать я не мог – не я же это писал! Каша в голове Вудвилля успела стать притчей во языцех.

– Сожалею, дорогой Перси, но клинопись не мой конек. Если сомневаешься, когда твой танец, лучше спроси у самой леди – ей это должно польстить.

Оставив его путаться дальше, я отправился на поиски своего пальто: я задыхался и мечтал выйти на улицу; что до бала, то в тот момент мне меньше всего хотелось танцевать. По пути к гардеробной я задержался. Меня остановила Дора Грейлинг:

– Вы забыли, что сейчас наш танец?

Я забыл про это – начисто. И был не рад напоминанию. Правда, пока я смотрел в ее красивые серые глаза и на мягкие черты нежного личика, почувствовал, что заслужил знатную порку. Она ангел – лучше не найти! – но теперь мне было не до ангелов. Имей я малейшую возможность не танцевать – ни с Дорой Грейлинг, ни с одной другой женщиной в мире, я бы предпочел ей воспользоваться… Вот так я стал невежей и обманщиком:

– Вы должны меня простить, мисс Грейлинг, но… мне нездоровится… Не думаю, что смогу танцевать сегодня… Доброй ночи.

Погода в тот час была созвучна моему настроению: черт знает что творилось в душе, черт знает что творилось на улице. Леденящий северо-восточный ветер, игравший в догонялки с потоками ослепляющего ливня, попытался пронзить меня до костей. В такую ночь собак во двор не выгоняют, что уж говорить об извозчиках: мне ничего иного не оставалось, разве только прогуляться пешком.

Так я и сделал.

Я спускался по Парк-лейн, сопровождаемый дождем и ветром – а еще мыслями о Доре Грейлинг. Какой же я грубиян – был и есть! Хотел бы я знать, существует ли на свете поступок более дурного вкуса, чем пригласить леди на танец, а затем бросить ее, ведь если таковой найдется, то его просто необходимо внести в протокол. Посмей хоть кто-то из моих знакомых позволить себе подобное тяжкое преступление, я бы его заколол. Я пожалел, что никто не попытался наказать меня: хотел бы я видеть, как это будет.

Во всем была виновата Марджори – во всем! – в бедах прошлых, настоящих и будущих. Я знал эту девчонку, когда она еще носила чепчики – сам я в тот период нашего знакомства только-только успел их снять; потом она перешла на шапочки, а затем настал черед шляпок. И все это время – знаете, я уже почти успел убедить себя в этом, – все это время я любил ее. Если я об этом никогда не упоминал, то только потому, что страдал от своей привязанности, «как червь, таящийся в бутоне» – или как там у того парня[6].

Все равно я ничуть не сомневался, что закрадись мне в голову мысль о ее серьезном отношении к такому человеку, как Лессинхэм, я бы так же, несмотря ни на что, давным-давно ее полюбил. Лессинхэм! Да он по возрасту ей в отцы годится… по крайней мере, он на изрядное количество лет меня старше. К тому же он проклятый радикал! Конечно, в некотором смысле и я отношусь к тем, кого принято называть радикалами, – но я не такой радикал, как он. Слава Богу, нет! Признаюсь, мне очень нравилось кое-что в его характере, пока я все это не узнал. Я даже готов допустить, что он не лишен дарований – в своем роде! – но на меня, безусловно, он совсем не похож. Однако думать о его связи с такой девушкой, как Марджори Линдон, просто нелепо! Этот человек настоящий сухарь – хуже того! Холоден как лед. Всего-навсего политик, и только. Он влюблен!.. от такой шутки весь Парламент до слез расхохочется. Как по образованию, так и от природы он не способен на подобные чувства; да это просто… невообразимо! Проткни его копьем от макушки до пят, внутри найдешь одну сухую политику с партийностью.