– У вас есть предложения? – спросил он.

– Нет… нет. Но…

– Вам нечего делать в Нью-Йорке без предложений. Поверьте мне. Вы собьете все каблуки в поисках работы.

Она невесело улыбнулась:

– Конечно, вам лучше знать.

– Вы уже работали где-нибудь?

– Да, конечно. Удачнее всего в корпорации «Синекс». Они открывали новый кинотеатр в Портленде и заказали мне двенадцать картин в фойе. Заплатили семьсот долларов. Этого мне хватило, чтобы выкупить машину.

– Что ж, вы можете поехать в Нью-Йорк и снять там комнату на недельку, – сказал он, – и обойти все магазины и издательства с вашим дипломом. Только требуйте договора сразу на полгода, чтобы вас не надули. И не дайте этому городу завладеть вами.

– А вы? – спросила она, погружая ложку в мороженое. – Что вы делаете в этой глуши с населением тысяча триста человек?

Он пожал плечами:

– Пытаюсь написать роман.

Она была явно удивлена.

– Здесь, в Лоте? Но почему? И о чем?

– Вы пролили.

– Что?.. Ах, извините. – И она вытерла свой стакан салфеткой. – И вообще, вы не подумайте, что я такая уж болтушка. Обычно я не люблю говорить.

– Не извиняйтесь, – сказал он. – Все писатели любят говорить о своих книгах. Иногда перед сном я читаю, что пишут про меня в «Плейбое». Очень интересно.

Летчик встал. К кафе подкатил автобус, проскрипев тормозами.

– Я четыре года прожил в Салемс-Лоте мальчишкой на Бернс-роуд.

– На Бернс-роуд? Там же ничего теперь нет, кроме болота и маленького кладбища. Они называют его Хармони-Хилл.

– Я там жил с тетей Синди. Синтия Стоуэнс. Мой отец умер, и с матерью случилось… ну, что-то вроде нервного срыва. Поэтому она на время отправила меня к тете Синди. Та отослала меня обратно на Лонг-Айленд через месяц после большого пожара. – Он смотрел на ее лицо в зеркале над автоматом с газировкой. – Я плакал, когда уезжал от матери, и плакал, когда уезжал от тети Синди из Джерусалемс-Лота.

– Я родилась как раз в год пожара, – сказала Сьюзен. – Это было крупнейшее событие в нашем городе, и я его проспала.

Бен рассмеялся:

– Значит, вы на семь лет старше, чем я подумал в парке.

– Да? – Она выглядела польщенной. – Спасибо. А дом вашей тети, что, сгорел?

– Да, – сказал он. – Я хорошо помню ту ночь. Какие-то люди с ручными насосами пришли и сказали, что нам придется уйти. Мы очень испугались. Тетя Синди стала метаться, собирая вещи и запихивая их в машину. Кошмарная была ночь.

– А дом был застрахован?

– Нет, но мы успели вынести почти все, кроме телевизора. Его мы не смогли оторвать от пола. Это был старый «Видео-Кинг» с семидюймовым экраном и толстым стеклом. Очень было жаль.

– И вот вы вернулись писать книгу, – подвела она итог рассказу.

Бен не ответил. Мисс Кугэн открыла блок сигарет и высыпала пачки на стол. За прилавком с лекарствами, как седой призрак, возник мистер Лабри, местный аптекарь. Летчик стоял у входа в автобус, дожидаясь, пока водитель вернется из уборной.

– Да, – сказал наконец Бен. Он повернулся и посмотрел на нее, впервые открыто, глаза в глаза. Лицо ее, с искренними голубыми глазами и высоким чистым лбом, было очень привлекательным.

– А вы родились здесь? – спросил он.

– Да.

Он кивнул:

– Тогда вы должны меня понять. Я жил здесь ребенком, и Салемс-Лот меня очаровал. Теперь, когда я вернулся, я боюсь, что все изменилось.

– Да нет. Здесь ничего не меняется, – сказала она. – Почти ничего.

– Я когда-то играл в войну с детьми Гарденеров на болоте. Мы были пиратами, а в парке устраивали прятки и штурм крепости. После того, как я отсюда уехал, нам с матерью приходилось туго. Она покончила с собой, когда мне было четырнадцать, но еще до того мое детство кончилось. А все хорошее, что в нем было, осталось здесь. И оно все еще здесь – так мне кажется… Город ведь совсем не изменился. Смотреть на Джойнтнер-авеню – все равно, что смотреть на свое детство через тонкий слой льда, какой бывает в ноябре на замерзшей воде. Оно такое неясное, и некоторых вещей уже не разглядеть, но оно все еще здесь.