хочется вылезать. Затянуло. Кажется, до нового витка духовного, до потребности любви нужно

снова дозреть. Только как дозреть на такой почве?

– А зачем вы хотите со мной познакомиться? – спрашивает его одна из очередных женщин,

мимо которой он просто не может пройти. – Для коллекции?

– Ну зачем же? – сбившись от такого точного, но банального попадания бормочет Роман. – Не

для коллекции, а для общения. Может быть, мы с вами подружимся. И вообще… Дайте вашу сумку,

я помогу.

Женщина удивлённо вскидывает брови и разжимает руку, отпуская сумку.

– Если вы не ищете лёгкого знакомства, – наставительно произносит она, – то надо быть очень

наивным, надеясь вот так на улице, в толпе, встретить единственного человека. Единственные не

находятся так просто. Это слишком несопоставимо: единственный и случайный…

Пожалуй, в её рассуждениях что-то есть. Но сейчас важней другое. Они ведь наверняка идут к

её дому и где-то обязательно остановятся: за квартал от дома, у подъезда или у дверей квартиры.

51

Этот момент нельзя проиграть. Окидывая женщину взглядом, Роман невольно пытается

представить эту, пока ещё незнакомку, без одежды, без этой красиво вязаной, наверное,

собственными руками, шапочки. Всё-таки как мило, когда у женщины есть вещи, сделанные её

руками. Это придаёт им особое обаяние.

Незнакомка продолжает воспитывать, он во всём соглашается с ней, словно не слыша

наставлений. Пройдя по улице Ленина, они сворачивают под арку во двор, потом так же резко под

очередным прямым углом в подъезд и поднимаются по лестнице. У дверей останавливаются, но

лишь для того, чтобы она, продолжая рассуждать, отыскала в сумочке ключ. То ли она не замечает

спутника, то ли не помнит, что идёт с чужим, пока что без имени, человеком. Кажется, ей и самой

удивительно всё, что происходит вопреки её установкам, правильным речам и чёткой логике.

В квартире женщина, скинув пальто, оказывается в дорогом светлом платье. Прихожая отделана

под раскалённую красную кожу – всюду приметы полноценного семейного гнезда. Замужних

женщин Роман избегает принципиально, но не из-за каких-то страхов, а из-за сочувствия к

собратьям (не надо во всём уподобляться Костику). И потом: глупо лезь к занятым, когда полно

свободных. Замужние обычно выделяются на улице озабоченностью, внутренним сосредоточием,

спокойным, даже равнодушным отношением к посторонним мужчинам. А тут осечка – печать

замужества на этой женщине бледноватая, словно с выветрившимися чернилами, и даже

хозяйственная лёгкая сумка не выдала её на улице. Но что уж теперь… Назад не

раззнакомишься…

Раздеться она не предлагает, словно он заметен ей лишь для наставлений. Сняв и повесив

куртку поверх чужого мужского пальто, Роман проходит за ней в комнату. Продолжая слушать и

поддакивать, он медленно приближается к ней, обнимает за талию и словно обжигается плотью.

Ошеломление от её тела многократно превосходит ожидание. Женщина мягка и податлива. Всё,

что она делает теперь, – это лишь замолкает. Но её молчание после длинных речей кажется

возбуждающим само по себе. С минуту, затаённо обвыкнув в тесных объятиях незнакомца и

словно напитавшись его желанием, она легонько, необидно отталкивает в грудь. Потом, отступив

на два шага, медленно наклоняется, берётся за подол платья и скрещенными руками поднимает

его над головой, вспыхнув тугими ногами в розовых колготках. Роман не может сдержаться, чтобы

не потянуться, позволяя истоме свободней разлиться по всему телу.

Потом, отдыхая под смятой простыней, вяло натянутой как попало, он думает, что, в общем-то,

как бы пошловато всё это ни выглядело, но и связи без всяких чувств – это одна из самых ярких