вообще-то, ты, сына, если чо надо, то спрашивай, не стесняйся. Подсобим. Но внук, само собой, с

тебя, конечно дело, причитается. Хотя если и внучка, так тоже ничо. А может, ещё и лучше. Короче,

кого хошь, того и делай. А как? Да чо тут тебя учить? Ты и сам всё знашь – не маленький поди.

– Да сядь ты! – одёргивает его Маруся, довольная сутью сказанного, но не довольная формой,

съехавшей куда-то вкось. – Чо болташь-то? Вот помело так помело! – и тут же делает очередной

поворот, обращаясь теперь уже к настоящей, не придуманной сватье. – А ну-ка, сватьюшка

дорогая, выпьем давай. Да ладно, ладно тебе, губки-то не криви, не криви! Мне, вон, тоже, может

быть, нельзя…

Время от времени Серёга скидывает с плеч ремни баяна, и они с Огарышем идут курить на

лестничную площадку, где в основном говорят о родителях. С дядей Мишей можно быть

откровенным. Каждое возвращение за стол Серёга завершает внеочередной стопкой. Всё это как-

то незаметно, под общий шум, пока не обнаруживается вдруг, что он уже в стельку пьян. И

вырубается в какую-то минуту – только что играл, и вдруг пальцы начинают непослушно путаться

на кнопках, а сам он, оказывается, уже из-за стола подняться не в состоянии – от баяна надо

освобождать.

– Ну вот, – накидывается Маруся на мужа, сидящего рядом с Серёгой, – напоил парня!

Огарыш лишь беспомощно и виновато пожимает плечами: да вроде особенно и не поил…

– Ох, Серёжка, Серёжка, – укладывая племянника на матрас на полу в другой комнате,

приговаривает Тамара Максимовна, – тебе ж поосторожней надо с этим делом. Не хватало ещё и

тебе той же дорожкой пойти …

Но Серёга уже ничего не слышит и не понимает – он просто спит. Элина уходит домой одна.

Родители уезжают на второй день после свадьбы.

– Ну что, мама, ты хоть не обижаешься на меня? – спрашивает Роман, провожая их на поезд и

явно имея в виду несбывшуюся надежду матери на его союз со Светланой Овчинниковой –

Пугливой Птицей.

– Да жалко мне, конечно, Светку, – вздохнув, отвечает Маруся, – така девка хороша, а всё-то

одна. Там ей просто пары нет. Но на тебя я уже не сержусь – эта твоя не хуже. А даже как-то

повеселей да посинеглазей… И семья у них вроде бы ничо, дружная.

– Слышь, Ромка, – говорит отец, шагающий рядом с чуть больной от похмелья головой, я чо-то

запамятовал, как фамилия-то у нашей новой родни?

– Лесниковы, – подсказывает Роман.

– Хе, Лесниковы, – хитро усмехается отец, – и в каком же, интересно, лесу эти Лесниковы такую

Голубику сорвали?

– Тьфу ты! – сердится Маруся, – Видно, не протрезвился ещё!

84

* * *

Свадебный наказ Огарыша молодые исполняют лишь с небольшой отсрочкой – Голубика

тяжелеет в пору цветения черёмухи. Как раз к этому времени удаётся, наконец, разменять

счастливую, уютную квартиру родителей, где прошла нешумная, но голосистая и душевная

свадьба. В ожидании удачного размена Роману и Ирэн, несмотря на грустные вздохи Тамары

Максимовны, пришлось пожить в общежитии. Зато уж всеобщее ожидание и суета достойно

вознаграждены: обе квартиры оказываются в пределах одного квартала, с телефонами там и там.

Заимев отдельное однокомнатное жилище, молодые принимаются энергично, с энтузиазмом

обживаться в нём. Диван и стулья покупают на деньги из конверта, преподнесенного на свадьбе.

Роман с трудом и неловкостью тратит эти мятые, аккуратно («по кепке») разложенные и

приглаженные ладонью мамы денежки на необходимые, в общем-то, вещи. Выбором вещей

занимается Ирэн. Ей это просто легче, потому что она не знает, что сами-то родители Романа

покупали бы на свои деревенские денежки что-нибудь попроще.

Беременность она переживает воодушевленно, проявляя бурную активность и в размене