– Хоть молодость вспомню. С молодёжью и сам моложе станешь…

Ничто так не сближает людей, как общая работа, общие цели и задачи… Не скажу, что всё было плохо, но несколько узлов вызвали сомнение. Более опытный инженер принял решение заменить изношенные детали… Общими усилиями мы на двое суток раньше, вывели машину на послеремонтные испытания.

Сначала рулёжка и пробежка, затем короткий подлёт и посадка. Только после этого, комэск сам сел в кабину – короткий разбег и машина в воздухе… Десять минут полёта, и комэск на земле…

– Молодцы, толково. Можешь летать.

Командиру полка доложил коротко.

– Начинают оперяться!

Самому ему с новым техником не очень повезло. Старый техник пошёл на повышение и отбыл к новому месту службы. Его новый техник – старший лейтенант, был хорошим специалистом, но была у него одна нехорошая «привычка»… являться на службу с «выхлопом». Комэск терпеть этого не мог, дошёл до зампотеха дивизии, но сколько не просил снять пьяницу с самолёта, заменить его было некем.

Наши ангары были рядом, кроме этого, жил он в этом же общежитии, в комнате напротив, и не раз пытался «затащить» меня в компаньоны. Дома я его сразу «отшил», но на аэродроме я с ним ничего поделать не мог. Он был старше меня по званию и по должности.

Несколько раз я доводил его самолёт до «ума», прикрывая отсутствие офицера на службе или «непотребное» его состояние. Беркутов не раз предупреждал меня о наложении взыскания. Но не выполнить приказания старшего офицера я тоже не мог – не ходить же жаловаться. Приказы сначала выполняются, потом обсуждаются. Тем более, что каждый раз обещалось в последний… В очередной раз заправив свою фляжку спиртом, заверив, что у него всё готово, он исчез со стоянки, уговорив меня загнать самолёт в ангар.

Заканчивая подготовку своей машины, случайно обнаружил лужу масла под правой стойкой шасси самолёта комэска. Без внимания оставить этот факт я не мог. Забравшись под самолёт, с ужасом увидел, что стойка шасси повреждена. Такое случается при жёсткой посадке, даже у самых опытных лётчиков, но не увидеть этого не может ни один техник. Взлететь с такой «ногой» ещё можно, но посадка – это верная катастрофа…

Все лётчики находились на разборе полётов.

Связавшись по рации с руководителем полётов, прошу комэска – 2 срочно прибыть на стоянку. Через полчаса Беркутов примчался на стоянку, но не один, а в сопровождении инженеров эскадрильи и полка и самого командира полка. Увидев происшедшее, они пришли в ужас. Эскадрилья готовится к заступлению на боевое дежурство и вышедший из строя самолёт командира эскадрильи – это преступление.

– Пьяницу под трибунал. Передвижную мастерскую на стоянку. Немедленно.

Садись пиши рапорт, – это мне, – сейчас, прямо здесь, на имя командира дивизии. Пьяницу найти, живого или мёртвого – сюда. Показать и под арест..

Приехала ПАРМ – передвижная авиаремонтная мастерская.

– Сколько времени потребуется на замену?

– Часа четыре, не меньше…

Привезли вдрызг пьяного старшего лейтенанта, в таком виде его отвезли сразу на дивизионную гауптвахту.

В пограничных районах действуют законы военного времени, – технику грозит до десяти лет тюрьмы. Могут разжаловать в рядовые и направить в дисциплинарный батальон на три года, – это хуже тюрьмы… С разрешения комэска остаюсь с ремонтниками, Беркутов тоже остаётся. Работаем без перекуров. Надо успеть за два – два с половиной часа, иначе до темноты не облетать самолёт… Успеваем.

Докладываем руководителю полётов; Беркутов просит разрешения на запуск двигателей и взлёт. На КП всё начальство.

– Три подскока, три посадки. Потом взлёт.