держась за занавеску. интерфейс в стачке с потерянным временем,
промышленный череп, поднятый над домом, раскрытые половицы;
она продолжает говорить по телефону и собирать вещи девушки,
он затемнен – ближе к стене
* * *
невозможно все свести только к динамике поверхности, динамике
становления: когда она переходит к ней и от нее к нему, «любое
изменение требует наличия определенного невыраженного избытка
или осадка, какой-то нереляционной части объектов, позволяющих им
входить в новые отношения»; в республике серого света терроризм
в ритуальности торгового центра, в костюме найк, в медицине и
технологиях; таяние границы между телом и средой,
когда оглядываешься на себя в ней
* * *
мертвые деньги. живое пиво. и завод гудит без людей, как раньше,
обнимаясь с пространством, а люди текут в изваяниях камер, понятых
без пространства. купола лишенных жизни растений и трубки ночных
цветов, срубленных где-то за городом. забастовка фур вдоль трассы и
зеленый дым от них. знак разрушенной фабрики и ночной фермы
скрипучий крик. мужчины в больничных масках, облокотившись
на фуру, смотрят как падает ее тело. когда она взяла ее за плечи
в белой траве, она еще была «им», но двигалась на мне, как «она»,
и коридоры камер лица соединялись над нами
* * *
снова движенье прибито к земле, и пьет свой старый напиток владыка-
рабочий в глубине ледника. черное солнце горы спускается в ящик
припадка. чувствуешь, как останки травы обнимают лицо. холодные
камеры в каплях лица, которые смотрят, как в другой глубине он
становится ей, становится столпотворением, ночной органикой
перехода под безлюдным знаком ножа. в открытом пространстве,
врезаясь в границы, освещенные холодным сиянием соединений
мелких животных, она наблюдает, как он становится ей;
и пустыня противодействия одолевает его спящее тело
* * *
между отсутствием и проявлением связки серого времени. то,
что произошло позже – книга любящих, сделанная из плазмы, танкер,
поднятый над водой, и компьютер из бьющихся рыб. пусть эти двое
беседовать продолжают над гетеротопией взорванных построений,
пока она\он лежит в комнате, отражая закон, а другие в землю и камни
отгружают тела за пределами города; это книга, и ты не смотришь
туда, в ее сторону, в ее плазму и влагу, прекращенным мышлением
пересекая пустыню знака, видя, как становятся они, она
на иссякающую поверхность, в пламенный промежуток
* * *
получив приглашение, они пришли, не уверенные до конца
в существовании хозяев этого места. поднимая узлы животных
и личных вещей над скрытой колонией, они шли, огибая лес растерянных сооружений;
на стоянке она трогала книгу, еще оставаясь
им, а он шел с ними, еще оставаясь инструментом, голодом миграции в
ожидании места, которое когда-нибудь настигнет их, лежащих
в иссякающем пространстве с разряженными мобильниками старого
образца, покрытых светом ночных насекомых, цыганским огнем;
стать ей, стать странной машиной, не расположенной в
пространстве страны, – так думал он, отдыхая в яме под гамбургом,
закрывая руками от летящих сверху горстей земли камеру в каплях
лица. стать влажной, огнем миграции
* * *
видя, как танкер поднимается над водой, он понимает: пора перейти к
ней по этому коридору, освещенному хлопковым светом мелких
животных соединений, где ходят во сне люди в военном и штатском,
где проводится длительное собеседование о причине границ.
люди в военном и штатском. не до конца просыпаясь
* * *
что-то вроде скульптуры знания с твердым лицом, преображенным
взрывом; бочки с водой на охраняемой станции иссякающего
состояния; знаковая торговля от камня к камню: тот сам
освобожденный от знака к теплому льнет животному; это книга матери