– Как малыш? Как ты? Я тебя не разбудил?

– Нет, я вообще не слышала тебя. А малыш сегодня очень спокойно. Не беспокоил. Обычно после такого затишья мы не спим всю ночь. Тебе завтра рано на работу?

– Да, но могу поехать попозже. Справимся.

Иногда в твоей голове появляются навязчивые идеи и мысли, которые готовы следовать за тобой на протяжении всей жизни. Многие из них отсеиваются и превращаются в шутку, снимая с себя ту напыщенность и кипяток черепной коробки в юношестве. Некоторые же попросту решаются в одночасье и более ни на йоту не приближаются к тебе – даже во снах. Что-то иногда закрадывается в предсонных мечтах о лучшей, другой жизни. Ведь другая, чужая жизнь иной твоей оболочки будет всегда привлекательнее – её тайна, словно полунагой наряд, смущает и соблазняет, звеня в своей миловидной руке ключом от сегодняшних оков. В моменты навязчивости они вводят тебя в ступор, повисая в неопределенном нечто, устремляя твой взгляд в одну точку. Такова была и моя мысль об отцовстве, что вот-вот должна была воплотиться.

До сих пор я не мог понять, что означало стать отцом. Моя жена, ещё вчера хрупкая и утончённая натура, теперь стояла с крупным животом. В её ногах ощущалась несравнимая с её миловидным, чуть ли не детским лицом мощь великих варварских воинов, что ели сырое мясо в ямах, ещё тёплых полей шумной битвы. Её волосы стали жёстче, руки немного распухли и стали сухими в ладонях. Что же со мной, внешне так я остался тем же, если не учитывать моё обострённое чувство заботы и желание помочь ей больше, чем обычно. Со мной не было абсолютно никаких изменений, не считая более серьёзного подхода к выбору продуктов и планировки жилого помещения.

Лилит (так звали мою жену) потянулась на стуле и грустно выдохнула. Она крайне не любила больницы и откровенно устала вынашивать нашего ребёнка. Чтобы как-то её поддержать, я всё же брал на себя некоторые бытовые обязанности и нанял уборщицу, которая крайне деликатно справлялась с уборкой дома. О походах в магазин она также забыла – даже по самым мелочам для повседневной жизни я отправлялся в магазин сам и даже сумел выучить без её подсказок покупать именно ту банку для ухода за телом, которая требовалась. Несмотря на все эти облегчения, носить в себе нового члена общества – крайне сложная биологическая задача, и, глядя на её глубокие мешки под глазами, я мог прекрасно это уловить. За годы нашей совместной жизни я не слышал её истерик, открытой ненависти, однако её внутреннее раздражение, местами даже сумасшествие, хорошо улавливалось в чрезмерной суетливости и рассеянном взгляде. Она умела быстро успокаиваться, а при утомлении и большой усталости и вовсе предпочитала уткнуться в моё большое (в сравнении с её габаритами) тело и, поровняв своё дыхание, обмякнуть, удалившись в долгий сон.

Сейчас же её утомление наступало быстрее, и, лениво поцеловав меня в лоб, пока я разбирался с бесконечными отчётами за своим скромным рабочим столом в большой комнате, она уходила в спальню и, немного покряхтев, укладывалась спать уже около девяти или десяти часов вечера.

– Сегодня звонил отец. Спрашивал про твои свободные дни – хотел объехать с тобой парочку квартир, – слегка с иронией Лилит произнесла из спальни, – я знаю, милый, но нужно проявить ему внимание.

– Да, конечно. Иногда мне кажется, что теперь эта планета крутится вокруг нашего ребёнка.

– Да, мне тоже. Это странно. Всё же поговори с ним на днях. Он очень взволнован.

Я не ответил. И не нужно. Супруга знала, что я с ним встречусь, осмотрю несколько вариантов «более просторных и светлых квартир». И после очередного «а здесь будет огромная детская…» я пожму плечами, чем всё и закончится. Через несколько недель у него вновь появится навязчивая идея. Он будет сидеть на веранде в большом доме коттеджного класса, потягивать трубку в свободном шёлковом халате часов так в двенадцать ночи. Мать Лилит подаст ему чай и уйдёт спать на второй этаж, а он, осевший зажиточный старик, что трудился во имя семьи и себя долгие годы, рассмотрит во тьме кустарника, что делит его дом с озером, очертания своих внуков, чьи руки, возможно, воплотят всё то, чего он, увы, уже не успеет. В трубке он будет смолить новую цель для воплощения той самой новой мечты. И я прекрасно это понимал, однако не смел обременять чужими желаниями себя, свою семью и детей – даже в квартирном вопросе. Отец Лилит это знал и уже принял отцовское поражение достойно, одарив благословением нас перед заключением брака, но всё же в нём догорали последние угольки. Угольки, которые должны были не обжечь, а согреть молодые умы, указать в столь малом возрасте на главное. Но вот главное уже само давно истлело и растворилось во времени – эпоха его людей прошла, и на смену вступили мы, по его мнению, такие же дети, как и только родившиеся. Отцы и дети – эта тема будет неизменной всегда. Благо, что старик был человеком честолюбивым и благородным, несмотря на весьма хуторской образ жизни, на котором он успел разжиться, и особо не лез в нашу жизнь, за что я испытывал к нему ещё большее личное уважение, если убрать из расчёта банальное смиренное признание родни своей супруги de facto.