Во-первых, он был не из обеспеченной семьи, а мама, Светлана Вальдемаровна, с детства учила, что её пёс по определению должен быть выше по статусу, чем она. Да, по слухам, у Тузика был вполне обеспеченный отец – то ли в Уругвае, то ли в Парагвае, – но это нисколько не возвышало его, поскольку сам Тузик отца своего ни разу в жизни не видел. Тузик не планировал, как все его остальные сверстники, вкалывать на заводе до самой смерти. Он хотел за океан, строить новую жизнь и даже новый мир. Но всё это Сашке казалось сумасшедшим бредом подростка-максималиста. Она не была готова в случае его неудачи за океаном оставаться с ним рядом и служить ему верной опорой.

Второй момент, который её беспокоил тогда в Тузике, был, как ни странно, куда проще и более приземлённым. Тузик – немецкая овчарка. Она – колли. Для её семьи это действительно было важно, поскольку сохранность породы у них всегда была в почёте. Будь даже Тузик мэром Рояльска или даже главой госкорпорации – скорее всего, их брак был бы невозможен.

Сашка действительно была влюблена в Тузика, ей было до головокружения хорошо рядом с ним, но она уже наперёд знала, что их союз не имеет продолжения, а недовольные её выбором родители сделают их отношения невыносимыми. Промучившись так с полгода от своей влюблённости и невозможности продолжения, она в прямом смысле слов сбежала в Лондон. Глотая слёзы, взлётные леденцы и прохладительные напитки в салоне самолёта «Рояльск–Лондон». Она знала, насколько в тот момент ей завидовали сверстницы, да и сверстники тоже. Самой же Сашке хотелось лишь, чтобы самолёт, в котором в тот момент она летела прямо над Северным морем, рухнул в эти серые и холодные воды, и чтобы больше никогда не страдать.

Проплакав по прибытии в английскую столицу добрых два для подряд, Касаткина вбила себе в голову, что продолжаться так больше не может и что ей срочно нужно перестроиться. Для этого ей понадобилось всего три дня. Пройдя вдоль и поперёк весь исторический центр английской столицы, будучи погружённой в свои мысли, Сашка ощутила, что её начало отпускать. Вместе с этим вернулось ощущение превосходства, с самого рождения навязываемое Светланой Вальдемаровной. В Рояльске остались неудачники, а она, избранная, теперь шагает по серому булыжнику мимо зданий викторианской эпохи, утопающих в фирменном лондонском тумане. Она получит лучшее образование в собачьем мире и сможет устроить свою жизнь так, как ей захочется, в то время как рояльские неудачники будут продолжать считать копейки и пытаться прожить на мизерную зарплату, отказывая себе во всём ради призрачного светлого будущего, которое у них никогда не наступит.

Эйфория от переезда улетучилась уже к началу октября, поскольку к тому времени Сашка по вполне логичным причинам перестала ощущать своё превосходство перед сверстниками. Это в Рояльске она была дочерью солидного пса, тогда как здесь, в Лондоне, она была не более чем мисс Касаткин, иностранной студенткой из далеко не самой развитой страны – по меркам остальных студентов, во всяком случае. Это в Рояльске у неё были личный водитель, лучшая одежда из самых дорогих бутиков рояльского ЦУМа и бесконечные ужины в «блатных» ресторанах. Здесь же ей приходилось пользоваться подземкой, носить самую обычную одежду и питаться исключительно на кухне своей скромной съёмной квартиры, лишь изредка радуя себя вылазками в кафешки, которые отличались довольно демократичными ценами.

Было время, когда ей хотелось всё бросить и улететь обратно в Рояльск. К маме, к папе, к красивым вещам, дорогим ресторанам и к полным обожания глазам псов противоположного пола. Однако ей было невыносимо даже представить злорадные ухмылки рояльских сверстников, которые наверняка проявились бы на их завистливых мордах, как только её лапы вновь бы ступили на родную землю. Сашка до смерти боялась возвращаться «ни с чем». Такого позора она бы себе никогда не простила, поэтому сквозь слёзы, сквозь непонимание и холодность нового, лондонского, окружения усердно занималась тем, ради чего, собственно, её в этот проклятый Лондон и отправили, – она училась.