"Это только начало," – сказал Кай, видя выражение ее лица. "Мы будем тренировать твое восприятие. Учить твой разум оперировать на этом уровне. Это будет долго и трудно. Но ты справишься. Я верю в тебя."

Он отвел ее к небольшому дивану в углу, где Ева могла поспать. Уходя, она в последний раз оглядела убежище – странное, тихое место, наполненное знаниями и тенью опасности. Снаружи ждал мир, который она всегда считала единственным. Теперь она знала, что это ложь. Что есть другая реальность. И что она, Ева, была ее частью.

Засыпая под тихое гудение старого компьютера и мерцание непонятных приборов, Ева чувствовала, как тяжесть ее "инаковости" постепенно сменяется осознанием цели. Она больше не была просто странной девочкой, видящей то, чего не видят другие. Она была кем-то, кто мог понять. Кем-то, кто мог бороться. Рука из тени, которую протянул Кай, вытягивала ее не только из опасного переулка, но и из одиночества и непонимания, которые были ее домом всю жизнь. И впереди лежал путь, полный тайн и опасностей, ведущий к самой сути того, что значило быть разумным.

Годы ползли, словно ржавые шестеренки забытого механизма. Мир за стенами убежища оставался прежним – мир ярких, но пустых огней, мира, где люди двигались по предсказуемым траекториям, реагируя на стимулы с точностью насекомых. Для них существовало только то, что можно увидеть, потрогать, измерить стандартным прибором. Они жили в плоской реальности, двухмерной проекции без глубины и контекста. А я… я теперь знала, что есть другие измерения. И Кай был моим проводником.

Мне было пятнадцать, когда я переступила порог его настоящей мастерской. Это было не просто подвальное помещение, как то, где мы встретились впервые. Это был целый лабиринт под городом, паутина старых тоннелей, заброшенных станций, забытых коммуникаций, куда не проникал надзор Октавиана и его безликих церберов. Здесь, в полумраке, среди пыли и запаха озона, жили и работали Прогрессоры. Они были немногочисленны, разрозненны, но каждый из них горел странным, внутренним светом, который я научилась распознавать.

Кай стал моим учителем. Не по школьной программе – эти знания казались смехотворно примитивными после первых же его уроков. Он учил меня видеть. Не глазами. Чем-то другим, чем-то, что у меня было всегда, но чему я не находила названия. Теперь я знала – это было восприятие невидимого поля, информационной матрицы, пронизывающей все сущее.

«Большинство людей, Ева, – говорил Кай, его голос был хриплым от пыли и многолетней усталости, – видят лишь физическую оболочку. Они видят дерево, но не видят потоки энергии, которые его питают. Они видят лицо человека, но не видят вибрации его мыслей, истинных намерений, скрытых за отшлифованной маской вежливости или безразличия. Они живут в мире следствий, не видя причин, которые лежат в другой плоскости».

Мы сидели в его лаборатории. Это была странная смесь старой и новой техники. Рядом с допотопными осциллографами стояли мерцающие экраны, показывающие какие-то фрактальные узоры и пульсирующие графики, не имеющие отношения к известной физике. Кабели тянулись от непонятных приборов к креслу, куда Кай часто сажал меня.

«Наши предки, – продолжал он, настраивая что-то на пульте, – знали об этом. Они называли это духом, душой, эфиром, праной, божественной энергией. Потом пришли "просвещенные", которые все разложили на атомы, на химические реакции, на импульсы нейронов. И объявили, что больше ничего нет. Они убили контекст, убили смысл. Осталась только функция».

На экране перед нами вспыхнула сложная, многомерная структура. Она менялась, переливалась цветами, которые я не могла бы описать словами. Я *чувствовала* эту структуру. Чувствовала ее логику, ее состояние. Это было похоже на музыку, но не звук, на мысль, но не слово.