Вчера он тоже вот так сидел, ласточка все под карниз веранды залетит – и обратно. Что ей там надо было? Что она там забыла? Птенцы уже летали. Сегодня оса все под карниз норовит. Гнезда как такового еще не было, так – серое пятно. Оса то прилетит, то улетит. Он, она? Он почему-то хотел, чтобы это была хозяйка. Он ничего про ос не знал; про пчел слышал, что есть рабочая пчела, трутни… Все как у людей.

Наутро под карнизом веранды уже висел серого цвета кокон, размером с яйцо, чуть приплюснутый, с отверстием. Он уходил – ничего такого не было, вероятно, оса ночь захватила, работала. И, похоже это было не все, был еще один кокон, только больше размером. Кокон в коконе! Два в одном! И, что интересно, все ровно сделано, словно по чертежам. Птица тоже строит гнездо – веточка к веточке. Аккуратно. Что птица – бобер, тигр… Без своего угла, без крыши над головой нельзя.

Пекло. Он не стал ждать, когда оса опять прилетит, – ушел. На следующий день все так же было тепло – быть грозе не сегодня, так завтра. Еще один кокон намечался. Три в одном! Нет, оса не стала достраивать. Видимо, так надо. Не гнездо, а китайский фонарик. И все было сделано по памяти. Программа, наверное, заложена. Чип. Иначе как все объяснить? Все ровно. Старалась. Для себя делала.

Оса залетела в гнездо и все никак не вылетала… Быть дождю. Вчера громыхало. Задуло.

– Загораешь? – подошла Катька, соседка.

«Что, не заметно?» – подумал он, не сказал. Катька была в футболке, джинсах, баба в теле, в темных, но не солнцезащитных очках: так сразу было и не понять, куда смотрит. Жила Катька одна. Был сын. Взрослый. Говорили, молодая Катька была отчаянной, выпить любила, погулять. Катька поздно вышла замуж. Генка, супруг ее, был худощавый. Год они не прожили, Генка угнал машину и получил срок, дали ему два года и три месяца. Говорили, что Катька его после отсидки прогнала. Кто говорил, что Генка, освободившись, уехал, пропал, как в воду канул. Разное говорили. Катька так одна и осталась, не вышла больше замуж. Наверное, одной спокойней.

– Смотри, – показал он на осиное гнездо.

– Фу! Убери эту гадость.

– Пусть живет, – а ведь он хотел убрать.

– Дети тут… Ужалит.

Катька стояла какая-то поникшая, и эти не от солнца очки совсем ее состарили.

«Второй кокон, наверное, теплоизоляция…»

– Катька, посмотри, как все ровно. Красиво. Надо уметь. Программа

– Какая такая программа?

– Как в компьютере. Так и здесь… Заложена программа. Оса никаких курсов не проходила. Вон как все ровно. Это и есть программа. У всех она есть, программа.

– И у меня?

– И у тебя, и у меня. Беременность, роды… Это тоже своего рода программа

– А у тебя программа – детей делать? А мне рожать. Иди ты со своей программой. Перегрелся.

И Катька ушла. Баба ничего, в теле, только женственности ни на грош. Грубиянка.

Комар с длинными, как проволока, ногами залетал.

– Иди ты! – отмахнулся он.

Комар не унимался.

– Ладно…

У сарая стояла бочка. Комар сел на нее и больше не летал – одни ноги остались. У бочки паук плел паутину, вчера ничего не было. Тоже надо уметь сплести, натянуть, закрепить паутину. Он порвал крепеж, паутину заболтало на ветру. Паук забегал. Эквилибрист.

Силаево – есть такой город в Тульской области, или, как его еще называют, Шавкино. Население – пять тысяч с небольшим. Собак, по данным городского статистического отделения, 3 тысячи; на пять человек одна-две собаки, в прошлом году была одна собака. В шесть часов утра, даже раньше, горожане, все больше женщины, выгуливали собак – это были немецкие овчарки, боксеры, сенбернары, болонки, шавки… Много было бездомных собак. Они все больше собирались у мусорных бачков в поисках хоть какой-нибудь еды. Признаться, он был не в восторге: не пройти – собаки, а то разляжется на пешеходной дорожке – и не тронь ее. Он всех бы стерилизовал. Тут как-то он шел с работы, торопился, навстречу мужчина с собакой. Собака на поводке, но без намордника. Когда собака без намордника, он обычно спрашивал, собака злая, нет, а тут забыл, не спросил. Все произошло мгновенно, он не успел среагировать – штанина оказалась разорванной, нога прокушенной до крови. За что? Он ничего плохого не сделал, ладно бы он шел размахивал руками, а то ведь ничем не провоцировал собаку. Хозяин собаки, Григорий, как он назвался, извинился. Собака никогда не кидалась, что с ней – Григорий не мог объяснить. Все пожимал плечами. Утром собака, правда, почти ничего не ела. Может, заболела. Непонятно. Он хотел привлечь Григория к ответственности за выгуливание собаки без намордника, за прокушенную ногу – в больнице, куда он сразу обратился, на рану наложили шесть швов, – да и за моральный ущерб нелишне было бы взять. Это пока присудят… Он не хотел, не любил ждать. Где-то через неделю он, прихрамывая, шел той же дорогой – Григорий с собакой. На собаке уже был намордник. Григорий взял собаку за ошейник, принялся трясти: «Стой, дрянь ты этакая! Стой!» Потом Григорий спросил, как нога. Заживала.