– Он ушел? – спросил Федор.
Она промолчала, взяла за рукоятки инвалидную коляску и повезла в направлении ванны.
– Значит, по труду у меня будет пятерка.
– Не ерничай, – строго отрезала мать.
Она сняла его с коляски, перенесла на пол, на которую успела постелить клеенку. Надела на руки резиновые перчатки.
– Тужься… еще… сильней…
– Не могу…
– Отдохни, не торопись, я пока соберусь на работу, – она вышла из ванны.
Федор лежал на клеенке боком; каждое утро они с мамой проделывали одну и ту же процедуру. Сходить «по большому» для Федора было самой неприятной проблемой. Кишечник с каждым годом после травмы работал все хуже и хуже, его перистальтика ослабевала, и освободиться от каловых масс без посторонней помощи делалось невозможным.
Через десять минут мать вновь вошла, на этот раз все получилось. Она подняла его и положила в ванну. С каждым днем ей, хрупкой женщине, все трудней удавалось перемещать Федора по квартире, перекладывать его из коляски на кровать, с кровати на коляску, перемещать по ванне.
– Еще два года, и я уже не смогу поднимать тебя, – пыхтя, выговорила мать.
– Надеюсь, что не доживу, – без намека на иронию отвечал Федор.
– Дурак, только попробуй! Глупостей не говори, – злилась мать.
– Ты меня отвезешь сегодня в школу к ребятам? – Федор каждое утро задавал этот вопрос.
– Нет, сегодня не успею, мне пора на работу, я и так каждый день опаздываю, меня так уволят скоро.
– Тебя не уволят.
– Сегодня – нет. Завтра может быть.
Федор дулся, хотя, если мать решила, то так тому и быть. Он редко перечил ей, только в минуты, когда сильно скучал по ней.
– А учителя хоть придут сегодня, а то их два дня уже не видно?
– Кстати, надо позвонить в школу.
Учителей из школы приходилось силком затаскивать к Федору. Только покойная Надежда Васильевна честно исполняла свой долг. Но ее нет, а новая учительница по математике не особо посещала его, хотя по телефону из школы через день кормила «завтраками». Жаловаться на них тоже не имело смысла. Идти на конфликт с учителем всегда стоило оценки. Занизить или натянуть нужную оценку, оставить на второй год за неуспеваемость – все это во власти учителя. Учитель всегда прав.
Но в учителях Федор особо не нуждался. Хотя Федор и дня не прожил бы без посторонней помощи, в нем была чрезмерно развита самостоятельность. Он делал уроки без принуждения. Открывал учебник, решал задачи, если кое-что не получалось, все равно не сдавался, и в конце концов находил верное решение. Он справлялся с любым предметом в одиночку – с историей, с русским языком, с английским…
За уроками он убивал время. Но перед тем как сесть за них, он каждое утро, особенно зимой, подъезжал к окну и наблюдал за людьми, бегущими на работу. Но, в отличие от многих других, он в эти минуты не был преисполнен чувства защищенности, наоборот, Федор представлял, что именно он, вопреки снежной буре, на своих ногах смелой поступью шагает по хрустящему снегу. Вот он пришел в школу, разделся в гардеробной, поднялся наверх, на второй этаж, встретил ребят, набегался по коридору, вспотел. Прозвенел звонок на первый урок…
Глава двенадцатая
Виктор Андреевич закрутил роман с мамой Федора, – из учеников школы, не считая Федора, я был единственным, кто знал об этом факте. Я никому об этом не сказал, да и особо меня это не занимало. Хотя один раз у меня возник порыв, когда моя мама устроила очередные посиделки с коллегами, среди которых как обычно значилась Эльза Петровна. Так вот она, после очередной рюмки, громко, на всю квартиру рассказала легенду – якобы мать Федора занимается проституцией. Клиенты – обеспеченные люди города. Все возражали, но Эльза Петровна проявляла непреклонность и повторяла: «Тогда откуда у нее деньги на компьютеры для школы?».