Через два часа бескомпромиссных сражений мы с Федором решили немного сыграть в шахматы. В эту игру меня научил играть отец, а я, в свою очередь, научил Федора и даже подарил ему деревянные шахматы. Я всегда его обыгрывал, но нельзя сказать, что я был наделен талантом шахматиста, просто я освоил один урок: в шахматах главное – внимательность, этого достаточно, чтобы одержать победу над таким же шахматистом, как и я сам. Тактика моя была очень проста: вырубить большинство фигур и уже потом поставить мат. Мы расставили фигуры, сделали несколько ходов, и тут Федор огорошил меня. Он поставил мне мат в несколько ходов.

– Где ты так научился? – спросил я.

– Виктор Андреевич научил. Это детский мат.

Мне расхотелось играть в шахматы, но и Федор сегодня не испытывал особой тяги к интеллектуальной игре. Было видно, что он временами напрягался, замирал, прислушиваясь к еле улавливаемому разговору за стеной. Тревога застывала на его лице, когда за стеной надолго опускалась глухая тишина, ни голоса, ни звука, как будто Виктор Андреевич и мать Федора испарились, исчезли в никуда. Но затем голоса вновь оживали, и Федор в такт им начинал шевелиться, говорить, проявлять ко мне мнимый интерес. После очередного затишья он выехал из спальни, толкнул дверь кухни, но она не открылась. Он заорал во всю глотку, такого свирепого голоса я еще не слышал. Несколько раз ударил коляской о дверь. Щелкнул замок, и дверь открылась.

– Ты что, сдурел?! – заорала на него мать. Никогда бы не подумал, что эта миловидная женщина может так повысить голос. Последние чувства к ней у меня окончательно улетучились.

– Мне надо в туалет.

– Иди сам, без меня, я уже десять лет за тобой убираю. Передохнуть невозможно, с утра и до вечера ты у меня…

У Федора навернулись слезы, он развернул коляску и въехал обратно в комнату.

– Ненавижу его! – закричал он вслед матери, когда та захлопнула дверь кухни.

А мне захотелось домой, и я быстро ушел.

Мы многого не знали о Федоре. Наверное, я был единственный, кто знал его лучше других, но это не означало, что я был хорошо осведомлен о самой жизни Федора. Представление о его судьбе, трудностях, минутах счастья мне приходилось собирать по крупицам, как мозаику. Не удивительно, но полное осознание того, что он инвалид, неполноценный человек, в мою голову пришло в последнюю очередь, когда я уже стал зрелым человеком, мужчиной, обременённым заботами о других.

Федор ничем не отличался от всех нас, когда появился на этот свет однажды в полночь. Он был улыбчив, понапрасну не плакал, как любой ребенок был неусидчив. В четыре года он умудрился незаметно залезть на дерево в парке и просидел на нем целый час. Его мать за это время в полной истерике оббегала весь парк, даже успела вызвать наряд милиции, но еще до их приезда Федор спустился на землю. Все это время он наблюдал за тревожными поисками своей матери с дерева. Так он играл.

В том же году, когда он с мамой Леной еще жил в коммунальной квартире, мальчик пробрался в чужую соседскую комнату и почти до смерти напугал хозяйку – пожилую женщину, с устрашающим криком вылетев на нее из гардероба. Для соседской старухи его выходка чуть не закончилась инфарктом. Таких случаев за пять лет жизни набралось бесчисленное множество.

Но как только ему исполнилось пять лет, с ним случилось непредвиденное. Мать ушла в магазин, оставив его одного. Как всегда, наполненный неуемной энергией, он забрался на книжный шкаф, который простирался до потолка и весь был забит запыленными книгами. Шкаф качнулся, не выдержал и упал на пол. Бесчисленный ворох тяжелых книг, оставшихся от деда – отца Елены – обрушился на малыша, а следом и сам шкаф, накрывший книжную гору. И если бы не зловредная соседка-старушка, которую он вечно пугал, то он так и остался бы лежать под тяжестью книжных знаний.