Как и когда получилось так, что моя сострадательная и мягкосердечная мама потом нас предала? Да и себя тоже. Как говорят в народе, жизнь пустила под откос.
Недавно перебирала старые архивы и нашла свою публикацию в журнале «Семья и школа» за 1988 год под псевдонимом Т. Павлова. Статью в редакции назвали «Объяснение в ненависти». Наверное, моим потомкам пришла пора узнать хоть частицу правды о моём детстве. Больно, даже спустя столько лет. Но надо.
«Мне кажется, что повзрослела я рано. Но из самого раннего детства почти ничего не помню. По рассказам бабушки Паши, в семье было всё нормально. Но как нормально? Отец работал, а мама сидела дома с тремя детьми. Она очень любила нас, была мастерицей на все руки – что сшить, что связать, что пироги испечь! А как красиво пела под гитару! Помню отчётливо, сколько у меня было радости, когда она сшила пальтецо для моей куклы. А как переживала, когда мне делали операцию на ноге… Мама была общительная, к ней тянулись соседи, она могла поговорить с каждым по душам, поделиться всем, что у неё было. Мягкая, чуткая, отзывчивая на чужую беду…
Как бы в противовес матери отец – человек угрюмый, жёсткий, молчаливый и необщительный. Он очень любил деньги, питал к ним какую-то патологическую страсть. Болезнь? Он, насколько я помню, всегда искал пути подзаработать на стороне, особо не выбирая средства, честным или нечестным путём. На этой почве у них с мамой часто возникали ссоры, а потом и бурные скандалы. Он выделял ей на хозяйство какие-то гроши, а сам складывал деньги на сберегательную книжку. Чтобы иметь больше левых доходов, он из депо перешёл работать проводником дальнего следования. И он придумал ещё один способ подработки – заставлял маму варить яйца для продажи пассажирам, печь пирожки, плести хозяйственные «авоськи»… Если она пыталась возражать, то кричал на неё и требовал беспрекословного подчинения. Уезжал на два дня и больше, а по возвращению либо молчал, либо кричал.
До сих пор помню страх, который я испытывала перед тем, как обратиться к отцу с какой-либо просьбой, а особенно с денежной. Этот суровый взгляд исподлобья… Помню, как мама умоляла его оставить работу проводника! До неё начали доходить слухи об его изменах. Но отец был непреклонен! Думаю, если бы он тогда уступил, жизнь наша не была бы такой невыносимой…
Но всё по порядку. Частенько после поездки отец приводил с собой сослуживцев и приказывал маме накрывать на стол, усаживал и её выпить, как бы она ни отказывалась.
– Что ты, дрянь такая, ломаешься! Сказал муж пить, значит – пей! Ничего с тобой не случится!
Но мне сейчас кажется, а достоверно я никогда не узнаю, что начиналось всё именно с первой проклятой рюмки водки.
В нашем небольшом домике постоянно находились какие-то посторонние люди, что-то обсуждали и обмывали. Отец продолжал работать проводником, а мама, наверное, ему назло, тоже стала уходить куда-то, оставляя на моё попечение братьев. Возвращалась иногда поздно, весёлая и возбуждённая. Я как-то услышала упрёк бабушки:
– Лида, дочка, что же ты делаешь? Брось это, пока не поздно, одумайся!
Только когда маму принесли домой невменяемую, а как оказалось, в стельку пьяную, я поняла, о чём говорила бабушка.
Утром мать встала совершенно разбитая и смотрела на нас виновато. Мы, трое детей, подошли к ней, гладили по голове и умоляли больше никогда так не напиваться. Она дала нам честное слово, приготовила вкусный обед, а потом мы все вместе пошли на вокзал встречать отца из поездки. На душе у меня посветлело.
Но состояние блаженства и относительного спокойствия продолжались совсем недолго. Мать стала раздражительная, она злилась по пустякам, её, как магнитом, тянуло куда-то. Лишних денег отец перед поездкой не оставлял, и в ход пошли наши детские вещи, которых из-за скупости отца было не так уж и много. Мать продавала всё, что можно было, чтобы купить выпивку.