[5], в ходе которой мне удалось поразить мужа Фульвии, дантиста, увлеченного игрой на трубе, тем, что я назвал ему с ходу два замечательных соло для этого инструмента, в увертюрах к «Стиффелио» и «Дон Паскуале», и спросил, входят ли они в его репертуар? Конечно, Джакомо о них и не слышал, и даже застеснялся, что я, какой-то иностранец, могу компетентно говорить об итальянской опере, в то время как он выдувает диксиленд и думает, что это музыка. До него как-то раз уже пришлось смутиться Фульвии: в моей квартире в прихожей висела репродукция, манера мне показалась знакомой, такое скуластое, немного как бы квадратное женское лицо, и, когда она как-то зашла по делам, я спросил, не Синьорелли ли это? Она промолчала, сделав вид, что не поняла вопроса, но для меня было очевидно, что ответа она попросту не знает (потом в Таллине я заглянул в альбом – да, Синьорелли). В ходе cena я всячески норовил перевести разговор на искусство ваяния, чтобы понять, хоть «Голову Брута» Фульвия помнит или нет, но она так ловко увертывалась от этой темы, что стало ясно – она опасается меня, моих познаний. Кстати, сама она работала с деревом и весьма интересно, анатомии, в отличие от Рипсик, не знала, но настроение передавать умела, так что способности у нее были, ничего не могу сказать – но когда она на все том же комоде – ее комоде – увидела скульптурку Рипсик, которую я взял в Феррару с собой – «Голову варвара», как я ее называю, то откровенно позавидовала, и потом, уже перед моим отъездом, фотографируя меня для интервью в местной интернет-газете, тщательно следила, чтобы скульптурка не попала в кадр. Макароны, которыми меня угостили во время cena, она, кстати, умудрилась пересолить, и потом целый месяц изводила меня извинениями, пока я не потребовал прекратить самоуничижение.

На мое решение прервать договор на полгода раньше Фульвия сказала только: «Очень жаль, но я тебя понимаю». Я был потрясен, когда она с первого дня стала мне тыкать и требовала, чтобы я к ней обращался точно так же, до того я думал, что обращение на «ты» – специфическое свойство северных народов, в советское время эстонцы, подражая русским, говорили посторонним «вы», но как только обрели независимость, перешли на беспардонную финскую манеру – тыкать всем – ну, финны дикие, подумал я тогда – оказалось, увы, все кончено, Гораций, и итальянцы стали такими же хамами, как финны и мы. Демократия. Но я сейчас не об этом. В тот самый, первый день, когда мы шли от бюро недвижимости в сторону квартиры, я, Гаяне и белобрысая, с кудряшками, совсем не похожая на итальянку – наверно, потомок лангобардов – Фульвия, толкавшая рядом велосипед, я сказал ей, что приехал, «чтобы написать роман» – теперь это помогло мне оправдать скорый отъезд: роман готов (я не врал, черновик я действительно закончил), и больше мне в Ферраре делать нечего, то есть, я бы с удовольствием оставался и дальше, но денег нет, Италия страна дорогая, намного дороже моей – и привел конкретные примеры, в том числе, цену за отопление. Фульвия никоим образом не показала, что она разочарована, тем более обижена, а спросить, не замышлял ли я нечто подобное с самого начала, ей, наверно, и в голову не пришло, это была интеллигентнейшая женщина, дочь известного в свое время сенатора, и она никогда не стала бы открывать чужому свои настоящие чувства – ну а что она подумала, я, конечно, не знаю. Чтобы немного сгладить неприятное впечатление, я пригласил их с Джакомо в гости, в ее же, фульвину квартиру – тоже на cena, сварил для этого мероприятия армянский обед – бозбаш –, название которого (в переводе) понравилось гостям заметно больше самой еды