«…С берега крутого, ты махнёшь рукою, я пойму что любишь, я пойму, что ждёшь…», – пелось в песне. Никто не махнул курсантам при отвале.

Молодая женщина восемнадцати лет Людмила Буянская стояла у окна в коридоре купейного вагона и смотрела на придорожную деревеньку с покосившимися старенькими избами, и столетними раскидистыми вётлами, за которыми скрылся её маленький городок. Поезд увозил её от родного дома, от ушедшего детства, от всего милого и любимого, от друзей и подруг и того, кто ещё совсем недавно казался ей единственным навсегда. В глазах её стояли, старавшиеся казаться радостными, её родители, и родители её молодого супруга, такие же искусственно бодрые, и подруга Валя. Людмила видела слезинки в материнских глазах и невысказанные вопросы во всех взглядах, обращённых на молодого лейтенанта и на ещё, более молодую, скороспелую и неузнанную жену. И только своих глаз она не видела, А в них провожающие видели такое же, как и у них, недоумение и непонятность происшедшего с ней.

Всё произошло стремительно, и она не понимала, что двигает её поступками. Людмила набрала двадцать один балл и не прошла по конкурсу. Проходной балл на её факультете был двадцать четыре и частично двадцать три при отличных баллах по профильным предметам. И ничего смертельного, жизнь только начиналась. Но её как будто заклинило. «Я неудачница! Неудачница!» Она не стала звонить в Москву студенту Славику, который хотел ей помочь. И затуманились её яркие глаза под наплывом не удерживаемой влаги. «Да что твой моряк разлюбит тебя за эту неудачу», – пыталась утешить её добрая мама. Валентина, которая поступила в местное медучилище, просто смеялась над этими переживаниями. И зазывала её на «танцульки», которые как обычно проходили по субботам и воскресеньям в ДК. Людмила мрачно отмахивалась и плакала по ночам. От Леонида известий не было. Ей так было необходимо его присутствие. И порой было так плохо, что она ненавидела Сугробина, его морское училище, отнявшее его в самый отчаянный момент и всё, что её окружало. И в таком приступе злости и ненависти она вышла с Валентиной в «свет». И не успела осмотреться по сторонам, как к ней подошёл молодой, очень приятной внешности лейтенант – танкист. Он был мил, любезен, улыбчив, с лёгким юмором и выученными манерами первого круга общества. В общем, полностью соответствовал выпускнику офицерского училища. Фамилию только носил не офицерскую – Митькин. Но звали его Константин, а фамилия!? Кто обращал внимание на такие пустяки. И Людмила не раз ловила завистливые взгляды знакомых и незнакомых девчонок, когда кружилась в танце в объятиях этого лейтенанта.

Как всё так получилось Людмила и сейчас, смотря в окно поезда, уносившего её из уколовшего болью прошлого, не осозновала. Какое-то помрачение было не поддающееся лечению. «Амок!»21 – как она скажет самой себе потом, прочитав одноимённый рассказ. По-русски она так и не смогла подобрать обозначение своего состояния тогда. Митькин проводил подружек после танцев домой и добился согласия Людмилы на встречу. А через две недели она стала женщиной на том самом диванчике, на котором она обнимала моряка Лёньку и обещалась стать его женщиной навсегда как раз в это же время. И стала женщиной, но не моряка, а лейтенанта Митькина. И очнувшись от прошедшего приступа утраты сознания, она с ужасом поняла, что произошло непоправимое. «Лёнька!», – только и стонала она по ночам и плакала, плакала. А Лёнька посреди моря Лаптевых сбивал с трапов и палубы намерзший за ночь лёд и матерился про себя, вступая в интимные отношения с пароходством, училищем и Северным ледовитым океаном. И мысленно был со своей Красной розочкой.