Из лагерей Леонид отправил Ивану Макаровичу и Людмиле первые письма с бравыми фотографиями самого себя в форме и бескозырке. В письме шутливо посоветовал Людмиле готовиться стать женой моряка и начинать учиться ждать. Раньше он не писал, зная о её намерениях путешествовать по Волге и куда-то ещё. А ждать было непросто. Это он прочувствовал за прошедшие два месяца в оторванности от всего родного и близкого. И только новизна обстановки, событий и предвкушение очередного познания мира на более высшем этапе размывало его тоску.

Детское познание мира у Леонида было безмятежным и счастливым. Он принимал жизнь и политическое устройство своей страны единственно правильным. И отчаянно спорил с отцом, который прошел первую мировую, гражданскую и частично отечественную войны и прожил свои годы при разных властях. В конце концов споры закончились тем, что отец перестал его наставлять, сказав, что никто не желает учиться на чужих ошибках и наставляет себе шишки сам.

И вот Леонид курсант и сидит первого сентября на первой лекции и старательно, пытаясь писать разборчиво, слушает вступительные слова профессора о необходимости хорошего знания высшей математики для каждого инженера. И о том, что никто за ними ходить и няньчить не будет и курсанты должны максимально быть самостоятельными в учёбе.

Иван Макарович увидел из окна, что прошёл мимо дома почтальон и вышел к калитке, где висел почтовый ящик. Вместе и «Известиями» в ящике белел конверт. «Может Лёнька, наконец – то, объявился». От него была только одна открытка с сообщением, что прибыл на место. Письмо было от младшего. Иван Макарович неторопливо вернулся к дому и присел на крылечко. Открыл аккуратно конверт и вынул сложенный вчетверо лист, исписанный с обеих сторон ровным мелким почерком. Из листка выпала фотография. Иван Макарович поднял её и поднёс поближе к глазам. Без очков он уже плоховато видел. На него смотрел Лёнька в бескозырке и матроске, совсем мальчишка, но очень серьёзный. «Повзрослел», – отметил про себя Иван Макарович и подумал: «Наверное чего-то понял за два месяца самостоятельной жизни.»

– Тина, – позвал он жену, крикнув во весь голос.

– Что тебе, – вышла на крылечко Лёнькина мать.

– Вот, смотри, – протянул он ей фотографию.

– Лёнька?! – обрадованно взяла она в руки фотографию и всхлипнула.

– Ладно, ладно, – сказал Иван Макарович. – Радоваться надо. И нежданчик наш на прямую дорогу в большую жизнь вышел. И нас, стариков, от забот освободил.

Мама Тина смотрела на фотографию. «Мал ведь ещё, а уже как военный», – думала она, и слезинка выкатилась из глаз.

– Ладно, – поднялся Иван Макарович. – Пойдём в дом, будем письмо читать.

Учился Леонид старательно, так как твердо решил стать хорошим инженером и быть годным не только на корабле, но и в любых других местах, и в науке тоже. Но при этом так же старательно начал занимался самообразованием по всем направлениям, отчётливо понимая свою неподготовленность в области искусства, литературы, истории, спорта. Во всём том, что делает человека действительно образованным. В увольнительные дни начал посещать музеи, театры по составленному списку. Особенное внимание сосредоточил на музыкальных театрах: Кировском (Мариинка) и музкомедии. Он понимал, что на выполнение программы по его списку уйдут годы, но не отчаивался и не отвлекался на безудержные забавы. Он прослушивал и просматривал весь репертуар, классические оперы и балеты, стараясь вникнуть в мелодии не только целого оркестра, но и отдельных инструментов, сравнивал исполнение разных артистов в одинаковых партиях и начал понимать некоторые тонкости. В Ленинграде можно было получить знания без специальных школ – было бы желание. Ленинградские музеи были для Леонида источником самых разнообразных знаний и очень часто, увидев необычное, начинал искать книги для углублённого познания. Для целостности начал посещать духовой оркестр училища, где обучался игре на трубе и выучил все гаммы, но в оркестр не сел – решил, что музыканта из него не получится. Продолжал много читать. В читальном зале по вечерам задерживался до отбоя, просматривая и прочитывая толстые журналы, начиная с «Иностранной литературы» и «Юности», и новые романы иностранные и отечественные. Была, показавшаяся наивным и доверчивым гражданам свободной по началу, хрущёвская пора правления. И на травлю песни «Мишка», родившуюся в Ленинграде, («Мишка, Мишка, где твоя улыбка…») в 1956 году комсомольские вожди только ещё прицеливались. А журналы и «Литературка» печатали Евтушенко, Рождественского, Вознесенского, Василия Аксёнова, Юлиана Семёнова, Хэмингуэя, Ремарка и др. Многие курсанты из глубинок, с которыми Леонид сблизился, самообразовывались также. С Анатолием Клещёвым. приехавшим с Урала, они подружились как родственные души. Россия, конечно, великая морская держава, если ребята из глубин огромного материка, никогда не слышавшие шума моря, грезят о море и стремятся стать моряками. Анатолий писал стихи и, зазвав Лёньку в уголок, доставал тетрадку и просил послушать. Леонид стеснялся и долго не говорил, что и у него кое-что написано. Но как-то упрекнув Анатолия в подражательстве, прочитал восемь строчек своего сочинения на эту же тему. Анатолий оценил упрёк и качество Лёнькиных строчек. От этого их дружба окрепла и они, не жмурясь, говорили друг другу о недостатках своих стихов. Балыбердин стихов не писал, и увольнительные дни проводил в компании девушек, с которыми подружился.