Истомин вдохнул полной грудью такой родной аромат. Прислушался к тому, о чем говорят балетные.

В центре зала, уперев руки в бедра, стояла Прима и что-то выговаривала Любарскому, которого хореограф утвердил на роль раджи:

- Ты – зарвавшееся ничтожество, еще смеешь делать мне замечания?! – негодовала Прима. – Хорошо хоть у главного хватило мозгов не утвердить тебя на роль Солара!

- Жаль что не хватило мозгов зашить тебе рот! – парировал Богдан. – Разожралась, как свинья! Гупаешь по сцене, как корова копытами! Не боишься, что не выдюжит наш Соларчик твоего веса? Что грохнет о сцену в самый неподходящий момент?

- Тебе какое дело?! – губы Примы искривила усмешка. – Слава Богу, у моих партнеров крепкие руки и мускулистые ноги! Не то, что у тебя, дон-кихотишки худосочного!

Танцовщик, которому предстояло исполнять партию Солара, мило улыбаясь, приблизился к паре, продолжавшей орать друг на друга:

- Ребята, давайте жить дружно, - вспомнил фразу из мультфильма.

- Пошел вон, педик чертов! – прима оттолкнула партнера. – Так и быть, потерплю твои потные рученки на моем прекрасном теле один годик!

- Почему один? – не понял тот, кого Прима обозвала гомиком, намекая на связь с Любарским. – Ты хочешь сказать, что премьера провалится?! – ужаснулся.

- Ты провалишься, - взвизгнула балерина, - а вот он, - ткнула пальцем в стоявшего вдалеке Истомина, - как раз к тому времени подрастет! А я уж прослежу за тем, чтобы начал учить партию Солара не откладывая!

- Это не тебе решать! – разобиделся танцовщик. – Давай отработаем элемент. И это, - замялся, - ты бы села на диету, как Богдася сказал. Поднять-то я тебя еще могу, а вот удерживать с каждым годом все труднее.

Прима влепила танцовщику пощечину и, расплакавшись, вылетела из репетиционного зала.

- Ничего, - ухмыльнулся Любарский, - пусть порыдает. От этого лишний жир перегорит! – перевел взгляд на Сергея. – Ишь ты, прочит тебя наша старушенция в Солары. А ведь роль там ох какая непростая. И не только в плане драматурги, но и в количестве сложных элементов и прыжков.

- Да куда ему? – презрительно искривил рот танцовшик-Солар, уже успевший разогреть и растянуть мышцы. – Пусть попробует хотя бы вот это! – и взлетел в воздух в револьтад.

Сергей не собирался ни с кем соревноваться, но слова коллеги не на шутку задели его. Уж он-то прекрасно знал, что его зачислили в труппу не за красивые глаза, и не только благодаря протекции Звездинской.

Почувствовав, как напряглись мышцы ног, ощущая каждой клеткой тела направленные на него взгляды, сделал несколько быстрых шагов и повторил сложнейший револьтад с такой четкостью и чистотой, что ему зааплодировали все, кто находился в зале. Словно подстёгнутый одобрением коллег, тотчас выполнил файи, элемент, требующий огромной и четкой скоординированности движений.

- Что за отсебятина?! – танцовщик-Солар попытался хотя бы немного поуменьшить восторг балетных. – Файи нет в роли!

- Нет – так будет! – никто и не заметил, как в зал вошел хореограф. – Я ведь сказал, что намерен этой постановкой превзойти самого Петипа!

К Сергею со спины подошел Любарский:

- А ты хорош, жеребчик, - прошептал еле слышно и ущипнул Истомина за ягодицу.

- Еще раз тронешь, и зубы на паркете оставишь, - так же шепотом ответил Сергей.

- Хватит любезничать! – от внимания хореографа не ускользнуло перешептывание его любовника и нового танцовщика. – Начинаем репетицию!

***

Прошло около часа, когда хореограф, недовольно поморщившись, окинул взглядом репетиционный зал. Пробормотал, ни к кому конкретно не обращаясь:

- Ну, и где наша великая и непревзойденная? Сколько можно дуться и обливаться слезами, не имея сил смириться со справедливым, по большому счету, замечанием коллеги?