Собака в моих руках коротко вздрогнула и замерла.

Одновременно с этим раздался отчетливый хруст.

И все.

Вот так быстро.

Сразу же после этого передняя половина туловища собаки, увлекаемая моими руками, вырвалась из воды, ровно половина без задних лап и хвоста, без всего того, что шло после половины спины, ничего, только ужасный красный срез с болтающимися лохмотьями мяса, льющейся крови и обрывками дымящихся кишок.

Пес коротко всхлипнул. И умолк. Его лапы еще несколько раз дернулись, глаза неумолимо не отпускали моего лица, и эту агонию, которой я был свидетель, я запомнил на всю свою жизнь.

Я заорал – что в точности я в тот момент кричал, конечно же, не помню – и уронил то, что только что было целой плывущей собакой, а теперь стало жутким обрубком, обратно в воду. Останки собаки рухнули вниз, подняв тучу брызг, ушли с глаз под воду и снова всплыли, причем передние лапы по-прежнему пытались грести. Я услышал, как рядом со мной что-то прокричал Гэвин: чтовататаковатаббыыы? – ничего другого я не расслышал. Вокруг трупа собаки, внутренности которой тянулись за ней наподобие страшного хвоста, внезапно забурлила вода и я увидел как чье-то огромное продолговатое тело показалось на поверхности.

Существо было покрыто чешуей, формой напоминающей бриллианты и цветом палую листву: бледно-коричневого, ярко-пурпурного, сочно-золотого и зеленовато-коричневого оттенков. Все цвета реки тоже были здесь: от водоворотов тиновой охры до лунно-розового тихих заводей. Я заметил целую поросль мидий, прилепившихся к бокам чудовища, глубокие борозды старых шрамов и несколько застрявших крупных рыболовных крючков, уже заржавевших. Я видел перед собой туловище толщиной не менее чем ствол старого дуба, медленно переворачивающееся в воде и явно получающее удовольствие от приятного купания. Я был практически парализован этим зрелищем, несмотря на то, что Гэвин рядом вопил от ужаса. Я отлично знал, кого вижу перед собой, и хотя мое сердце отчаянно колотилось, я не мог сделать и глотка воздуха. И тогда и сейчас мне кажется, что прекрасней существа из всех тварей Божьих я никогда не видел и не увижу.

Потом мне вспомнился зазубренный клык, глубоко ушедший в кусок дерева, который показывал мне мистер Скалли. Был ли Моисей красив или нет, но собаку он располосовал надвое в считанные мгновения.

Он явно был голоден. Так быстро, что мое сознание даже не успело зафиксировать это, его громадные челюсти разошлись и в свете лампы блеснули клыки, на один из которых был нанизан старый башмак, а на другой – еще трепещущая серебристая рыба. С громким сопением пасть Моисея засосала в себя вместе с потоками бурлящей воды плавающую на поверхности половинку несчастной собаки, после его зев закрылся, гораздо более осторожно, чем до этого распахнулся и знакомо задвигался, словно бы главный обитатель Текумсы сидел сейчас в «Лирик» и наслаждался лимонным леденцом. На один миг я поймал на себе взгляд зеленоватого спокойного рыбьего глаза величиной с бейсбольный мяч, тут же прикрывшегося тонкой полупрозрачной пленкой. Сразу же вслед за этим Гэвин позади меня сорвался со стола и шлепнулся в воду, и лампа, которую он держал, с шипением погасла.

Я и не думал о том, чтобы быть храбрым. Но я и не думал о том, что боюсь.

Я не умею плавать.

Это было все, что тогда вертелось у меня в голове.

Обернувшись, я прыгнул со стола туда, куда только что нырнул со стола Гэвин, где на месте его падения расходились круги. Вода была густой от ила и стояла на уровне моих плеч, и это означало, что Гэвину было как раз по ноздри. Он уже вынырнул на поверхность, отчаянно барахтаясь и крича, и когда я схватил его за ремень штанов, он чуть не вырвал мне руку с корнем, потому что решил, что его сцапал Старый Моисей.