Генри, преследуя мечту, вещал: «Я теряю доверие и уважение к людям, сетующим на отсутствие у них времени. Правда в том, что их предложениям недостает слов «на это». Им чуждо понятие приоритетов и неизвестны подлинные желания».

Влюбленные вели себя так, словно в истории их знакомства не существовало черных пятен и несуразиц. К произошедшим казусам они отнеслись, как к яркой молнии: в ней можно проследить и руку Дьявола, и Бога. Спокойствие и блаженство, которые преследуют те гром и грохот, с лихвой покроют все убитые на перебранки силы.

Стерев границы, пара не замедлила избавиться от ледяного и напыщенного «Вы» и заменить его интимным и дразнящим душу «ты». И переход этот негласно объявил: теперь секретам и молчаниям здесь не место.

Рудковски с жаром выпалила детали ее безрадужного детства, и те дополнили в голове Генри и без того малоприятный образ Джозефа. Парню стало невыносимо жаль Катерину, чьи мемуары пропечатались ударами отца. Он попытался успокоить девушку: «Пожалуйста, пробуй не цепляться прошлым. Куй будущее, действуя сейчас. Прошлое может влиять, но не должно распоряжаться, как тебе относиться к миру и через какую призму эту реальность принимать».

Парень в свою очередь поведал, как он проучаствовал в прихоти отца стать мэром мрачным безмолвием, которое последний запросил. Описывая суд, Генри не мог не рассказать о маме, так что у Катерины тотчас возникла страсть, во-первых, подсобить Алисии представиться недружелюбному народу Энгебурга; а во-вторых, желание познакомить женщину с достоинствами города, при всех пороках весьма симпатичного.

Особенностью Катерины было то, что помощь девушка осуществляла точечно, а жертв выбирала известным только Богу образом. Порой она пренебрежительно смотрела на бездомных, отказывая кинуть попрошайкам даже парочку монет. Рудковски объясняла это так: она видит в них лишь лень и безусловную покорность – они смирились с участью и не согласны ничего менять.

В другой раз Катерина встревала, навязывая выручку всем, кто о ней не просил, а значит, и не готовился ее принять. И если в первом случае Рудковски обвиняли в черствости и малодушии, в последнем ей встречалась грубость и громкая мольба отстать.

Отказ помогать тем, кто по ее мнению, не заслуживал помощи девушка объясняла нежеланием плодить паразитизм. Катерина с малых лет наблюдала в поступках матери излишнее самопожертвование и, боясь заразиться недугом, несмотря на всю свою любовь к ней, бежала от женщины как от чумы. Готовность же на избыточную, чрезмерную помощь девушка списывала на стремление всех спасти – в детстве ее саму не защитили.

Как проколоты грубостью были отцы Катерины и Генри, так пропитаны нежностью оставались их матери. Парочка напоминала собой одного поля ягоды. Взрослых, воспитанных одинаковыми обстоятельствами, за исключением масштабов города и, как следствие, богатства выбора.

С течением времени девушке удалось повстречаться с Алисией, и время от времени они, взявшись под руки, вальяжно прогуливались по улочкам Энгебурга. Катерина знакомила женщину с историей и секретами города. Вместе им было легко и спокойно, будто разницы в почти двадцать пять лет не существовало.

За разговорами женщины упоминали глобальные проблемы в виде не вовремя опустевшего пакета с чаем, перетирали косточки своим обидчикам и касались неидеальности – кто мог бы подумать! – мужчин. Порой дело принимало более серьезный оборот, и потоки речей их неслись к настоящему океану гипотетических проблем.

Бывало, женщины так долго не подпускали к себе иную компанию, что Генри легонько подтрунивал над Алисией – мол, она похищает