Страхи одолевали Рудковски не только из-за падения в неизвестное. Резоном являлось и то, что первая ее работа не требовала от Катерины ни умственных, ни физических напряжений. Усталость обуревала девушку лишь от длительных посиделок на стуле, и это противоречило всей ее ураганной натуре, требовавшей от Рудковски решительных действий.

Вознамерившись же устроиться по специальности, девушка встретилась с осознанием: помещение в ее голове теперь предназначено не для гнетущих мыслей и розовых мечтаний. Перевод – вещь примитивная разве что для дилетанта. Великие мэтры знают: в любом языке, отличном от тобой носимого, едва существует эквивалент для любого небрежного слова; равно как смысл одного незаметного выражения мигом меняется, стоит ему прописаться в ином контексте.

Тем не менее среди прочих принципов Катерина, когда очень хотела, внимала и следующему: она предпочитала сделать и пожалеть, если при худшем раскладе все шло не по плану, – жалеть, к слову, не приходилось – чем терзаться о неопробованном. Кроме того, не работая ранее в этой отрасли, а значит, имея все шансы на справедливый отказ, девушка все же предпочитала бросить вызов фортуне. Ведь в таком случае она, как минимум, ничего не теряла.

До встречи с работодателем оставалось не менее двух часов, однако остаться в квартире значило разрешить помещению давить на нее, а мыслям – медленно добивать. Поэтому Катерина, уделив в совокупности минут тридцать на умывание, кружку чая и элементарное облагораживание лица и тела, отправилась бродить по улочкам Энгебурга, постепенно приходящего в себя после ночной спячки.

В сравнении с температурой, которой город болел в канун Нового года и первые дни после его наступления, сейчас несвойственный зимнему периоду жар пошел на спад – в воздухе ощущались добрые градусов двадцать мороза. Едва оказавшись на улице, Катерина невольно поморщила нос и поблагодарила себя за то, что красоте она предпочла комфорт. Надев поверх черной блузы с кружевами греющий бежевый свитер, девушка довершила наряд серым зимним пальто. Теперь его бортики защищали от ветра и снега уязвимую, нежную шею.

Катерина неспешно брела по узеньким улочкам города и рассматривала постаревшие одновременно с ее взрослением постройки. Девушка наизусть знала, какая стена лишена одного-двух кирпичей, а какая от дешевизны материала прогнила. В такие моменты Рудковски всегда себя спрашивала: «Ну не глупо ли уделять столько много внимания дефектам, когда абсолютное большинство составляющих здоро́вы и прекрасно функционируют?»

Строительство новых жилых помещений давно не планировалось – нужда в них отсутствовала в силу падения численности горожан, постепенного вымирания города. Энгебург покидали по разным причинам: за невозможностью отыскать достойную работу, устав от безрадостного уклада жизни. Кто-то и вовсе приравнивал город к вакууму: по природе своей тот лишен воздух, но сохраняет жизнь паре частиц, каждая из которых в подробностях знает о быте другой.

Когда случалось чудо и на радость жителям, истосковавшимся по пересудам, им в лапы на всех порах неслась жертва, Энгебург огревало цунами сплетен. Как заключил для себя по прошествии нескольких дней пребывания Генри: «Нет ничего противоестественного в том, что приехать сюда никто не стремится. Нелегко испытать судьбу диковинного зверька, выставленного на всеобщее обозрение в клетке зоопарка. Попасть в эту клетку значило окружить себя слишком болтливыми языками и изрядно задуренными головами».

Тем не менее, проведя здесь все свои годы жизни, Рудковски любила город, и тоску на нее нагоняла единая мысль о прощании с ним. И если сейчас Катерина в какой-то степени осмелела, в семнадцать она отнюдь не славилась такой же решительностью. Именно из-за этой боязни – боязни нового – Рудковски струхнула покинуть пределы родного пристанища, а с ними и зону комфорта. Именно из-за отсутствия силы дать отпор обуявшему ее страху, девушка вняла совету родителей и решила учиться заочно – не покидая дома.