– Тятя, ты всё напарился? – спросили подбегая к бане дочери.

– Да уж, нахлестались. Сейчас мы со Стёпкой домой потопаем. А вы сперва возьмите вёдра, да водички холодной из речки принесите. А то я почти всю на себя вылил, кипятка в котле много – на всех хватит. А что мать не идёт?

– Сказала – следом придёт.

Последними шли в баню Лёшка с Василком, если Мишку на улице вылавливали, то и его с собой тащили. Париться он не любил, посидит, попотеет, отдерёт цыпки с рук и ног мочалкой, обольётся водой и все дела.

После бани все вместе чаевничали. На стол водружался медный пузатый самовар, на конфорку ставился заварной чайник, гранёные стаканы с блюдцами каждому. В сахарнице сложены горкой большие куски сахара, а рядом щипцы для колки. На тарелке баранки, либо пирожки с картошкой. Пили долго. Из стаканов чай наливали в блюдца и с фырканьем втягивали в себя горячий напиток. Разговаривали. Потом старшие дети вдруг разом подрывались:

– Куда, сумасшедшие?

– К окулиничевой избе – там сегодня посиделки.

– И я с вами! – заверещал Стёпка.

– Дома сиди! Мал ещё! Подрастёшь, пойдёшь.

– Не долго загуливайтесь! Завтра все по брусёну пойдём. Поспела уже.

Последние слова матери были сказаны в пустоту. Головы детей промелькнули под окнами, и след их простыл.

– Мама! А я по брусёну пойду?

– Пойдёшь, Стёпа. Только вот пещерок маленький надо на повети найти.

– Я сейчас слазаю, поищу.

У акулиничевой избы на лужайке собралась большая толпа молодёжи и подростков. Девчата сидели на вынесенных из дома скамейках, ребята стояли кучками, рассказывали байки. Ждали Славку-гармониста. Уж и гонца за ним послали. Наконец-то! Славка, в сопровождении посыльного, вывернул из Домничева переулка. Девки зашевелились, освобождая в центре скамейки место для гармониста.

– Славка! Ну, что же ты так долго! Мы уж все ноги отсидели.

Славка ничего не ответил. Снял с плеча гармонь, уселся поудобней, пробежал по ладам пальцами.

– Эй, Славка! Давай сормача!

Гармошка с переборами заиграла и пошла плясать губерния. Первыми выскочили на круг девчонки, затопотали, пока молча без припевок. Так всегда было пока кто-то не осмелится первой спеть частушку.

Славка играл, рвал меха, на секунду останавливался, для начала запевки, и опять бежал пальцами по клавишам. Тут с приплясыванием в круг выскочил Сашка Савинов и началось:

«Моя милка чай не пьёт,

Конфеточки не кушает –

Приложила к …… радио,

Сидит, да слушает.»

Гармонист передёрнул меха, гармошка рявкнула:

«Девки наши, дайте Яше –

Яша тоже хочет ….

Если Яше не дадите,

Яша может умереть!»

И тут Машка Потапова остановилась напротив Сашки, прибоченилась и дождавшись музыкального такта, выдала:

«Мой милёнок, как телёнок,

Только веники жевать:

Проводил меня до дома,

Не сумел поцеловать!»

Девчонка притопывая прошлась по кругу и снова встала перед Сашкой:

«Я бывало, всем давала

По четыре раза в день,

А теперь моя давалка

Получила бюллетень.»

Разгулялась молодежь: на пятачке уже отплясывало десятка два девчонок и парней и каждый старался, уловив момент, спеть частушку.

Веселье продолжалось до тех пор пока, тётка Акулина, высунувшись из окна не закричала:

– Хватит орать! Закругляйтесь! Полночь уже!

Хочешь не хочешь, а надо было закругляться. Следующий раз тётка Акулина не разрешит под своими окнами хороводиться. Молодёжь начала расходиться – кто парами, кто стайками. И долго ещё вдоль деревни то там, то тут слышались взрывы молодого задорного смеха.

Алёна проснулась рано, затопила печь – надо было разогреть щи, да кашу – накормить всех перед походом за ягодами, с собой собрать что-то. Часов в шесть начала тормошить детей.