А наш герой, мысленно обращаясь к источнику всего сущего, задал вопрос, пронесенный им через всю жизнь:

– За что мне такое счастье, Господи? Неужели это все я сделал?

– Глупый, – ответил ему Отец, – Сделала это женщина, которую ты подвез на маршрутке.

– Как ей это удалось?

– Она была беременна, и почувствовала вдруг такую гордость за свое материнство, что не могла она родить малыша в мир бездушия и наживы. Они с мужем пошли к главе Лаишевского района и попросили землю – немного, полтора гектара. Построили дом на берегу Волги. В этом и был секрет. Земля – ваша Мать. Лишь ступая босою ногой по траве, по земле, по росе, можно черпать силу от истоков рода и продолжать его в будущее. На шестом этаже не может быть родины, не может быть рода. Города – это чёрные дыры, где исчезают народы. Лишь Земля дает силу любить, и не угасает любовь всю жизнь, и рожают не в боли, а в радости.

– А что с ними стало дальше?

– Они живут долго и счастливо, а умрут в один день среди многочисленных внуков и правнуков. И среди друзей, которым они вернули секрет счастья.

– Так просто! А как же технология, прогресс, интернет? Неужели все было напрасно?

– Ради Бога. Муж женщины был программистом в московской фирме, она – редактором астрономического журнала в Красноярске, оба использовали дистанционные технологии, пока не поняли, что…

– Что?

– Аз есмь Интернет. Все во Мне, и Я во всех…


Эту главу я показал журналистке Соне Остроклювовой, с которой Ландаун прошел не одну редакцию, трясся в командировочных вагонах, делил кофе и кассеты для диктофона.

– Между прочим, – улыбнулась Соня, – эту вертихвостку, которая писала роман о рекламодателях, Ландаун списал с меня.

– И ты не обиделась?

– Ну, пару дней он ходил с поцарапанной физиономией, но, в конце концов, он ведь оказался прав, даже правительство заговорило о демографическом кризисе.

– И что, ты теперь готова оставить карьеру и родить еще ребенка?

– Было бы от кого! – подмигнула она, а потом вдруг грустно вздохнула.

Для меня всегда эти женские переходы настроения были сплошной загадкой, и я не решился даже представить, что пронеслось в симпатичной головке модной журналистки.

– А знаешь, что меня по-настоящему удивляет в Ландауне? – встрепенулась Соня.

– Скажи.

– Вот мы знаем, что это было, то есть будет именно так, как написано, для нас это уже как бы прошлое. Но для всей Земли это ведь еще будущее. Как же так?

– Видишь ли… – начал я.

– Да знаю, знаю, что ты скажешь! – воскликнула Соня. – Что у Ландауна особые счеты со временем, что человеку вообще позволено сжимать и разжимать время, выходить из него в Вечность, и даже жить в нескольких параллельных временах сразу. Я все это знаю, но все-таки – как это?

– Ничего не могу добавить, – с сожалением сказал я.

– А может быть так, – вдохновилась Соня, – что в одном из этих параллельных миров я его жена? – и она покраснела от вырвавшейся невзначай откровенности.

– Наверняка, – улыбнулся я.

Оборотень Ландаун

Что видит кошка?

Ландаун опаздывал на работу и поэтому не спешил. Мнение начальства по этому поводу он уже слышал, а на скамейке в парке было уютно. Солнышко было ласковое, соловей пел как… Киркоров? Нет. Меладзе? Тоже нет. Как… соловей. И тут Ландаун понял, почему дети и народ избегают в речи сравнений и эпитетов. Каждое слово и так несёт в себе весь необходимый смысл.

«Я сегодня на редкость понятливый, – отметил Ландаун. – Может, понять ещё что-нибудь?» А рядом на солнышке грелась кошка. «Интересно, о чём она сейчас думает?» – подумал Ландаун, и это была его последняя мысль. Дальше были одни ощущения. Он вдруг почувствовал такую безмятежность… и лень – огромную, невероятно огромную даже для Ландауна. И желание лечь прямо тут на скамейку, развалиться и растянуться. Он чувствовал, что, поддавшись желанию, он просто СТАНЕТ кошкой, и в нём не останется ничего человеческого. И когда он лёг, то даже не удивился, увидев вместо протянутой руки серую полосатую лапу. И не испугался. А восхитился. Оказывается, кошки постоянно восхищаются собой – каждой шерстинкой, каждой полосочкой на спине. Ландаун провёл лапой по усам, умываясь, и испытал невыразимое блаженство от собственного прикосновения.