В тридцатые годы особенно популярной личностью в народе был пролетарский писатель Демьян Бедный. О нем говорили: – «Демьян Бедный – мужик вредный». Уж очень не нравилось Демьяну поведение наркома культуры Луначарского, и особенно не нравилось увлечение молоденькими балеринами. Демьян об этом писал, где только было можно, и однажды вынудил наркома ответить на свои выпады эпиграммой:

– Демьян, Демьян, ты возомнил себя советским Беранже. Ты б…, и ты, конечно, ж…., но ты отнюдь не Беранже.

Второе качество – это любовь к жизни и, несмотря ни на что, всегда бодрое и жизнерадостное настроение. Большего оптимиста, чем Владимир Васильевич мне встречать не приходилось. Был он оптимистом вопреки всему. Ведь из толпы явно выделялся, как белая ворона в стае черных. Не только власть видела в нем чужого, но даже кое-кто из обычных людей считал за ненормального. Я же трепетал от счастья, когда видел его.

Дядя Володя любил Россию, знал ее историю и просто благоговел перед личностью императора Петра. О Петре I знал много, видимо впитывая информацию всю жизнь. Порой рассказывал такое, что в печати встречать не удавалось. Очень любил дядя Володя Указы Петра и многие из них помнил.

Чаще всего мы виделись во время всевозможных праздников, когда собиралась вся наша многочисленная родня. И перед тем, как сесть за стол, дядя Володя иногда полностью, а иногда фрагментами, под смех и одобрение гостей зачитывал указ Петра I – «О достоинстве гостевом на ассамблеях быть имеющем»:

Перед появлением многонародным гостю надлежит быти:

– мыту старательно, без пропускания оных мест;

– бриту тщательно, дабы нежностям дамским щетиною мерзкою урону не нанести;

– голодному наполовину и пьяному самою малость.

В гости придя с расположением дома ознакомиться заранее на легкую голову,

особливо отметив расположение клозетов, а сведения в ту часть разума отложи, коя

винищу менее остальных подвластна.

Явства употребляй умеренно, дабы брюхом отяжелевшим препятствий танцам

не учинить. Зелье же пить вволю, нежели ноги держат, буде откажут – пить сидя.

Лежачему не подносить, дабы не захлебнулся, хотя бы и просил. Захлебнувшемуся

же слава, ибо сия смерть на Руси почетна. Ежели меры не знаешь – на супругу

положись – оный страж поболее государевых бдение имеет.

Упитых складывать бережно, дабы не повредить и не мешали бы танцам.

Складывать отдельно, пол соблюдая, иначе при пробуждении конфуза не оберешься.

Беду почуяв, не паникуй, нескорым шагом следуй в место упомянутое, но

по дороге не мешкай и все силы употребляй для содержания в крепости злодейски

предавшего тебя брюха.

Будучи без жены, а то и, дай бог, холостым, на прелести дамские взирай

не с открытой жадностью, но исподтишка – они и это примечают, не сомневайся.

Таким манером и их уважишь и нахалом не прослывешь.

Руками не действуй, сильно остерегаясь и только явный знак получив, что

оное дозволяется, иначе конфуз свой на лице будешь носить долго.

Без пения нет веселья на Руси, но оное начинают по знаку хозяйскому, в раж

не входи, соседа слушай – ревя в одиночку, уподобляешься ослице Валаамовой,

музыкальностью и сладкоголосьем же, напротив, снискаешь многие похвалы гостей.

Помни, сердце дамское на музыку податливо.

Но особенно его любимым был Указ, изданный Петром в 1709 году. Его дядя вспоминал чаще других, возможно из-за актуальности, поскольку появившиеся в то время на улицах города стиляги шокировали публику. Дословно он выглядел так:

«Нами замечено, что на Невской перспективе в ассамблеях недоросли отцов именитых в нарушение этикета и регламенту штиля в гишпанских камзолах с мишурой щеголяют предерзко. Господину полицмейстеру Санкт-Петербурга указую впредь оных щёголей с рвением великим вылавливать, сводить в Литейную часть и бить кнутом, пока от гишпанских панталонов зело похабный вид не окажется. На звание и именитость не взирать, также и на вопли наказуемых».