настойчиво следует грязный тип и пытается со мной заговорить, а следом за ним тянутся еще три таких же урода, папа стал ждать

меня из музыкальной школы, и его беспокойство за меня превзошло

его желание работать в милиции. Папа же видел, как я наивна, мои

заоблачные витания в поэтических грёзах, мои разочарования

по поводу общения с одноклассниками, их недальновидность

и пустоту. Поэтому он стал моим домашним учителем. Но никто

не знал, как обернутся эти кредиты нравственности и игра

со здоровьем. Отец загубил себя тем, что перестал доверять себе

и своему организму, а верил только хирургам, для которых

радикальный путь решения проблемы является единственно верным.

Это был медицинский капкан: заботливость медиков превзошла

ожидания усталого от гонки жизни организма. В таком

расслабленном состоянии его и «взяли», как преступника

с поличным, – а исток «преступления» был всего лишь в любви

к своей единственной дочери и желание участвовать в моем

становлении личности. Такую чудовищную цену заплатил мой папа

государственной системе. Так в России обходится стремление

направить ребенка на путь истинный, не дать опуститься, – стать

на уровень деградации, как многие обыватели, не соображая, что

происходит, а просто проживая в состоянии отупления многие годы.

Исходом таких жизней бывает разоренная душа, потерявшая точки

опоры и восходящие точки пути, забивая энергоцентры спиртным, а мозги – государственной политикой, запрещающей свободу

волеизъявлений и индивидуальное воспитание во имя

общественного «ку» перед правящей элитой.

Толпы оболваненных правителями «пингвинов» радостно

размножаются, поверив нарисованной в газете купюре, а потом,

обессилев от безденежья, бьют своего ребенка за все свои грехи, за своё отчаяние в собственной судьбе. Растерянный ребенок

не понимает, за что его избивают родители, и начинает защищаться

поначалу, потом понимает, что это бесполезно – они сильнее, замыкается в себе и, наконец, приобретает тот самый облик

гражданина разорённой страны, где процветают лишь законодатели

правил, – ребенок, взрослея, звереет. Именно статус животного дает

ему система узаконенного грабежа и откровенного безразличия

к его судьбе, которую он «должен строить сам». Но эту постройку

всегда ломают слоны от сильных мира сего. Они определяют более

чем скромное место человеческой единице в стаде рабов.

Глава 2. БАБИЗМ-ЯГИЗМ И ЕГО

ПОСЛЕДСТВИЯ

Впервые внимание на себя службы госбезопасности папа

обратил, когда я ходила в младшую группу детского сада.

Из заграницы приехал знакомый папы, дядя Адик, они раньше

вместе учились в институте иностранных языков, Адик ездил

в Индию, а папа, как самый успешный на курсе студент, помогал ему

с переводами до поездки. Самого папу не пустили за границу, оттого

что он был разведен, его первая жена была утонченной натурой

и не выдержала некоторой неотесанности папы, – мужчины же

взрослеют позднее, их, собственно, делают взрослыми женщины, обратив в круг семейных проблем.

Дядя Адик привез диафильм и проектор, сказал, что проектор

мне, чтобы я свои мультики смотрела. Папа уселся с Адиком

переводить фильм. Это был мультик-пародия на советское

правительство, в нём центральные фигуры компартии выступали

пародийными рисованными куклами, каждая из кукол носила

отличительные черты лица правителя. У куклы-Брежнева были

нарочито густые брови, и он ими забавно двигал при разговоре, а сама его фигура походила на жабу. У Хрущева всегда под мышкой

был початок его любимой кукурузы, и он забавно перемещал этот

початок в разные части тела, забавно, будто початок ползал по нему, да и сам он весь в некоторых фрагментах был из кукурузы. Кукла-Гитлер был сухощавым, одетым в сухой лист человеком-веткой.