«Нет никаких перчаток».

«Почему нет? Перчатки носят во всех случаях, особенно на дежурстве».

Должен ли адъютант постучать, прежде чем войти? К большому моему удивлению, ответ опять был отрицательным.

Я все еще чувствовал себя крайне неуверенно, когда вечером 30 ноября пришел гвардеец и сообщил мне, в каком часу его величество встанет на следующее утро. Это было 4 часа утра.

Его величество иногда вставал в половине четвертого; в последние два года моей службы это было правилом. Мы, младшие офицеры, были в более благоприятном положении в сравнении с нашими сухопутными коллегами, так как на корабле мы привыкли к четырехчасовым ночным вахтам и обычно высыпались перед ними. Если мне не изменяет память, уже в первую ночь я спал великолепно, проснулся рано и, полный энергии, поторопился в комнату для адъютантов на первом этаже, которая отделялась от императорского кабинета барочным залом для приемов. На стол монарху утром клали документы из канцелярии кабинета министров и военного министра. Пока он читал их, нужды в адъютантах, как правило, не было. Когда время близилось к половине девятого, прибывали два генерал-адъютанта. Било девять часов, и адъютант объявлял о том, что пришел граф Паар. За ним появлялся барон Больфрас. Затем могли приехать эрцгерцоги, министры правительства, представители Генерального штаба и другие высокопоставленные сановники с важными сообщениями или докладами. Прием продолжался до завтрака. Потом его величество, обычно в одиночестве, шел на прогулку в оранжерею, после чего он снова приступал к работе, а в половине шестого обычно на его письменном столе сервировали обед. В 6 часов он отпускал своего адъютанта. Никогда за все время службы при дворе ни один адъютант не был задержан или вызван ночью.

Мой первый день прошел удачно и без всяких осложнений. Мои сослуживцы были правы, утверждая, что основное правило нашей работы – это следовать здравому смыслу и быть тактичным. Император был человеком неразговорчивым и предпочитал лаконичные ответы. Однажды адъютант, выйдя из дворца после первого дежурства, почувствовал потребность высказаться. Посмотрев на статую Марии-Терезии[21], он воскликнул: «Что за великолепное произведение искусства! Это триумф человеческой потребности творить». После прибытия адъютантов в Шёнбрунн император вызвал графа Паара и приказал заменить «этого болтуна» на кого-нибудь более толкового. Другого адъютанта постигла та же участь за то, что он громко щелкал каблуками каждый раз при докладе. Такие вещи были недопустимы при венском дворе.

Общие приемы происходили в императорском дворце. Они начинались в 10 часов, и в списке приглашенных было до пятидесяти имен. В прежние дни их насчитывалось до сотни. Очередность аудиенций находилась в компетенции дежурного адъютанта, по какому принципу он их отбирал, мне было неизвестно. Было бы естественнее воспользоваться услугами эксперта по протоколам, которые первыми получали просьбы об аудиенции. Для офицера было нелегким делом определить, какое место в иерархии придворных занимает то или иное лицо. Он должен был знать, в частности, кто стоит выше или ниже по рангу среди князей, высшего клира, действующих и бывших министров правительства, иностранных сановников и офицерского корпуса. У нас был свод общих правил, но каждое, видимо, имело свои исключения. Тайный советник или гофмейстер, например, шли первыми. Однако если какой-то князь, скажем, из Шварценбергов, не имел статуса гофмейстера, у него не было соответствующего «ранга», и его принимали наряду с остальными.

Получившие приглашение на аудиенцию собирались в зале, их вызывали согласно списку, имевшемуся у адъютанта, и его обязанностью было также объявлять их имена. Два офицера из лейб-гвардейцев, один австриец и один венгр, стояли с обнаженными палашами у двери зала для аудиенций. Каждый из пятидесяти посетителей мог кратко изложить личную просьбу или, что было более обычным, выразить благодарность за полученное назначение или награду. Остальных посетителей принимали во второй половине дня до половины пятого, когда его величество возвращался в Шёнбрунн.