– Или зацикленность и нежелание отпустить, – добавил отец, с непонятной грустью подержав подушку в руках и, будто резко очнувшись, приклеил на неё зеленую бирку.

Дина, как раз закончившая с перчатками, галстуками и шейными платками – каждый со своей уникальной силой – поставила перед Лейлой коробку с домашним текстилем.

– Там вечно-холодные и вечно-горячие вафельные полотенца, предлагаю оформить их пачкой. Упакуешь?

– Мы что, и самобранную скатерть продадим? – сестра проигнорировала коробку, округлившимися глазами уставившись на очередной сверток с зеленой биркой. – Только не с пирожными!

– Почему нет? – отец кинул в её сторону удивленный взгляд.

– Потому что она наша! – возмущенно подскочила Лейла. – И бабушка так долго её вышивала, целый год угробила. Вот этими руками!

Лейла выразительно подняла ладонь Аиши в воздух. Та не сопротивлялась, блеснули глаза, полные слез.

– Нужно подходить к этому философски…

– Ну уж нет, я костьми лягу! – возмутилась Лейла. – С этой скатертью связаны мои лучшие воспоминания. Давайте другую возьмем, у нас же их три! Ну отец, ну пожалуйста!

Дина подняла глаза: бабушка, сминая угол скатерти, была на грани того, чтобы расплакаться. Дина поджала губы, вспоминая, сколько сил она положила на этот артефакт. Чтобы магия сработала, пришлось принять строгий обет: Аиша целый год не видела дневного света, прячась в комнате без окон и выходя на прогулку только ночью.

– Отец, какая нам разница? Давай возьмем другую. Вот эту, например, – Дина встала на носочки и достала сверток с верхней полки.

Найдя в сестре поддержку, Лейла резко затихла, распахнув большие грустные глаза. Каспар тяжко вздохнул, потом улыбнулся, сдаваясь, и кивнул:

– Хорошо, раз так решил семейный совет. А скатерть со сладостями положите обратно.

Пока сестра поспешно прятала артефакт подальше – а то отец может и передумать – Дина на миг поймала грустную ностальгическую волну. Ей всегда было тяжело прощаться с привычными вещами, особенно с памятными, хранящими историю семьи. В глубине души что-то заскреблось, будто вместе со старыми вещами, помнящими руки давно умерших прабабушек, она продает частичку своего сердца.

“Не нужно драматизировать, – Дина нехотя вернулась к списку. – Мы шили и вышивали всё это на заказ, чтобы отдать другим людям за деньги. Просто бизнес”.

Дина до последнего руководила приготовлениями: расставляла артефакты, направляла поваров и декораторов, раздавала указания нанятым на один вечер официантам. В конце концов, Лейле, уже наряженной в тонкое шелковое платье нежно-розового цвета, пришлось насильно выгнать Дину, иначе та так и осталась бы фартуке поверх ситцевого комплекта.

“Вечер даже не начался, а я уже с трудом держусь на ногах”, – Дина рассмотрела в зеркале свое изнуренное невыспавшееся лицо, потыкала пальцами в мешки под глазами. Обычно она с большим удовольствием прихорашивалась и наряжалась, но сегодня – в тот день, когда это было действительно важно – измотанность взяла своё. Выглаженное изумрудное платье с пышным длинным рукавом, узкой талией и юбкой ниже колен ждало её на вешалке. Завернутые в бумагу новые туфли из белой змеиной кожи – те самые – отдыхали рядом на полу. Служанка уже второй раз заглядывала в приоткрытую дверь, намереваясь накрутить Дине кудри плойкой. Но Дина продолжала сидеть в нижнем белье на пуфе, оперевшись спиной о столешницу и вытянув ноги. Потом, наконец, тяжко вздохнула и пошла в ванную комнату.

Задержка стоила ей сожженной впопыхах пряди волос, поэтому прическу быстро пересобрали в праздничный пучок с жемчужными шпильками. Нацепив платье и подведя глаза подслюнявленным черным карандашом, Дина бросила на себя последний взгляд в зеркало.