Редактор тем временем продолжал свой монолог:

– Я это всё о капризах судьбы. О её неожиданных и непонятных поворотах. И ещё надо учитывать человеческий фактор, в виде известного критика, наделённого неограниченными полномочиями. В его власти кого-то возвысить, а кого-то втоптать в грязь. Этакая всеядная литературная личинка, так и не выросшая в полноценную высоко художественную особь. А уж про элиту всякого человеческого сообщества я и говорить не хочу. И не важно насколько вы талантливы, или бездарны. Вопрос в другом: допустят они вас к себе, или нет? И ещё – конъюктура поэтического рынка такова, что, по большому счёту, поэзия никому не нужна. Поэтов читают только поэты. И очень большие ценители этого прекрасного искусства. И далеко не факт, что Владимир Высоцкий стал бы легендой, не пой он на свои стихи песни. Такая же история и с другими бардами. Народу нужны песни, желательно весёлые. Зачем ему стихи? Надеюсь, вы меня понимаете?

К нему в горло подкатил непонятный ком невообразимых размеров. Он лишь молча кивнул в ответ. С трудом его проглотив, Он с хрипотцой в голосе спросил:

– А что вы можете сказать о творчестве и судьбе Маяковского?

Зачем Он это спросил? Он сам толком не знал. Редактор удивлённо посмотрел на Поэта, с минуту помолчал, затем сказал:

– Для любого творческого дела человек должен прежде всего созреть духовно. У него обязан быть внутренний стержень, гнущийся, но не ломающийся. Когда этот стержень ломается, человек погибает. И не обязательно физически. Маяковский погиб задолго до рокового выстрела.

Редактор сделал очередную паузу. Посмотрел в глаза Поэту.

– Теперь касательно вашего творчества, – начинался самый важный аспект лекции, иначе этот монолог назвать было нельзя. Он замер, только сердце забилось учащённо.

– Я в своё время закончил журфак. А вы?

Вопрос не по теме. Он растерянно ответил:

– Технологический.

– Во времена своей юности и молодости, признаюсь, я тоже грешил стихосложением. Даже помышлял о поступлении в Литературный институт. Но у меня хватило ума и воли осознать недостаток таланта, чтобы стать известным писателем или поэтом. И я стал скромным журналистом, а не охотником за сенсациями. Теперь, как видите, я имею свою газету. Ну, или почти свою. Я доволен.

Он понял, куда Редактор клонит разговор.

– А при чём здесь Литературный институт? Не думаю, что там прививают каким-нибудь вегетативным способом талант?

Редактор согласился:

– Конечно, талант привить невозможно. Но вы знаете, что писать стихи – целая наука. Да и прозу тоже. Надо правильно выстроить сюжет, композицию, подготовить кульминацию. А стиль! Стиль повествования, как отпечатки пальцев, должен быть уникальным. И только всё это в совокупности может дать положительный результат. А со стихами ещё сложнее. Там столько нюансов!

Он обозлился. И здорово обозлился:

– Насколько я информирован, то все большие писатели, а великие – подавно, никаких Литературных институтов не заканчивали и никакими членами не состояли. Взять хотя бы талантливейшего писателя Валентина Пикуля. У него всего-то пять классов образования – война помешала. А наш современник Задорнов – у него за спиной авиационный, насколько я знаю, и с литературным они летают на разных высотах.