Владыка замолчал, и в который раз ветер разнёс по залу недовольный ропот.

– В чём дело? – грозно спросил он. – Что ещё от меня требуется? Кто это занимается демагогией? Какая агитация и пропаганда? Молчать! Я лишь даю психологические и тактические наставления своей команде перед вторым таймом. Правилами это не запрещается. Хорошо, хорошо! Сейчас займёмся Любовью. Что за идиотский смех!? Небольшая оговорка, с кем не бывает. Как же, всё-таки, вы развращённо мыслите?! И однобоко. Отставить словесные поползновения. Прежде, чем я продолжу, тактично попрошу Подлость и Трусость, со своим мерзопакостным обличьем спрятаться за колонны. У меня от них страшная изжога. Чего ждём? Храбрость, убери их с глаз долой. Так-то лучше. О, как уши из-за колонны растопырили. Слушайте все! Дабы потом не говорили, что не слышали и не упрекали меня во лжи, коей я не приемлю во веки вечные. Исключая, конечно, мелкий обман во имя торжества Справедливости и на благо Человечества. Я прав, Ложь?

– Это так, о, Владыка, – неизвестно откуда послышался писклявый голосок. – Вы меня, к сожалению, недолюбливаете.

– Всё, заткнись. Вы, порожденье низменных страстей самой тёмной части души человека, ропщете о нарушении мной Вселенских правил игры? О моей пристрастности и необъективности? Я никогда не скрывал своей позиции в этом вопросе, и не отрицал своего редкого, но волевого вмешательства в суть происходящего. Это были вынужденные меры, принятые мной, дабы уравновесить общий баланс сил. Вам только дай волю, и вы уничтожите всё лучшее, что я создал. После первого, самого страшного, предательства, я не раз шёл у вас на поводу, когда испепелял Содом и Гоморру, когда предоставлял своему дерзкому сыну самому управлять всем земным бытием, закрывая глаза на войны, бедствия и опустошения, надеясь, что эти страшные страдания вернут человека в моё лоно. Да, это была крайняя мера, к которой я был вынужден прибегнуть, но в настоящем и будущем прибегать к ней пока не собираюсь. По крайней мере, в глобальном масштабе. И вообще, впредь попрошу, письменно и хронологически заверив, подавать апелляции по всем законам мироздания, а не устраивать хаос на внеплановом собрании. Протест будет принят, пронумерован, рассмотрен, и большинством голосов будет вынесено объективное решение, не подлежащее дальнейшему обжалованию.

Владыка перевёл дух, пронзительно-огненным взором обвёл собравшихся, покорно опустивших головы, и раскрыл было рот для оглашения самой главной части своей речи, как…

– Я очень сильно извиняюсь. Извини и ты, сестробрат. Мы очень сильно извиняемся, – приторно заворковало Подхалимство-Лизоблюдство, гермафродит с одной тушкой и двумя безликими отростками вместо голов. – Мы ни в коей мере не желаем никого здесь обидеть. Более того, мы искренне и незамедлительно желаем признаться в нашей пламенной вселенской любви ко всем присутствующим.

При кощунственном упоминании магического слова, Ненависть вывернуло наизнанку, а Любовь чуть не упала в обморок, вовремя поддержанная Дружбой. Наглость же смотрела на всех, никого не замечая. Младшая сестра Гордыни.

– Ещё одно слово, – грозно, насупив брови, прогрохотал Владыка, – на произношение которого наложен запрет, и я вас удалю на один срок контакта с людьми.

– Только не это, Великий Повелитель! Без людей мы зачахнем. Мы не в состоянии выносить одиночество.

– Вас же двое! – ухмыльнулся Владыка. – Вот и говорите друг дружке ваши тошнотворные сладости.

– Наш Мудрейший Господин, прозорливость ваша простирается далеко за границы всего безграничного мира, но в этом и кроется наше несчастье. Лучше бы мы существовали порознь.