Я кивнул. Он начал тут же, без паузы – соединение у него было отличным.

– «…Ярко выраженные отрицательные эмоции в связи с паузой биологической матери. Множественные эпизоды парадоксального горя. Вспышки агрессии. Приступы не купируются стандартными средствами унитотерапии…»

Он мерно жужжал, а я думал: интересно, закрывает ли он глаза, там, под своим зеркальным намордником? Наверное, нет. Даже точно. Зачем ему? Конечно, не закрывает. Он ведь все-таки планетарник. Говорят, они могут держать пять слоев… Или шесть? Интересно, сколько слоев они держат? Ханна держала три без всяких усилий, у нее была отличная память. Я мог бы ею гордиться, но меня это скорей огорчало. Лучше бы она закрывала глаза, как все обычные люди. В третьем слое ей в основном приходили сообщения про меня, и я предпочел бы не видеть ее остекленевшего взгляда. Лучше бы она закрывала глаза. Интересно, перед тем как… она закрыла глаза? И как именно это было? Таблетка? Инъекция? Какой-нибудь газ? Разряд электричества? Потом, после паузы, после Пяти Секунд Тьмы, никто не помнит, как именно… Но все уверены, что это было не больно.

Не больно. Не больно.

Ей было не больно. Они мне сказали: ей было не больно…

– ……эмоциональное состояние можно квалифицировать как неблагоприятное для спокойствия, гармонии и целостности Живущего. Вероятно наличие деструктивно-криминального вектора в инкоде (ДКВИ). Коэффициент потенциальной угрозы (КПУ) предположительно 7, что соответствует КПУ у лиц с ДКВИ, наблюдаемых в течение более чем пяти воспроизведений…» – он прервался. Вероятно, что-то в моем лице смутило его. – Если чего-то не понял, спрашивай. Это взрослый разговор, но тебе всего девять.

– Как именно? – спросил я.

– Как подсчитали коэффициент? Это просто. Берется…

– Нет. Как именно произошла эта… пауза? Ведь вы планетарник. Вы, наверное, знаете?

– Конечно, знаю. И ты тоже знаешь: не больно…

Мне захотелось царапнуть каким-нибудь острым предметом его зеркальную маску. Так, чтобы с визгом: металл по стеклу. И чтобы кровь из разреза.

Он поднялся на ноги и отошел на пару шагов, словно бы угадал мои мысли.

Он прожужжал:

– Я бы хотел услышать вопросы по существу. По существу разговора.

Мне вдруг стало скучно.

– Нет вопросов. Я понял.

– И что же ты понял?

– Меня считают преступником.

– Нет. Отнюдь нет! – Судя по жестикуляции, он говорил с большим воодушевлением, жужжание, впрочем, оставалось таким же сонным. – Деструктивно-криминальный вектор в инкоде – не преступление. Носители ДКВИ – не преступники. Это важно. Как важно и то, что некоторые из носителей ДКВИ – большинство – непременно бы стали преступниками, если бы Живущий о себе не заботился. Именно благодаря этой неустанной заботе тебя направляют в исправительный Дом для лиц с ДКВИ.

В желудке стало щекотно, как будто кто-то погладил меня изнутри холодной маленькой лапкой.

– Это навсегда, – спросил я, но прозвучало скорее как утверждение.

Лапка снова задергалась.

– …Меня приговорили к пожизненному заключению?

– Сразу три ошибки в таком коротком вопросе. Во-первых, ДКВИ – это не приговор. Скорее, диагноз. Сигнал опасности. С этим можно работать, и это можно исправить. Поэтому Дом и называется исправительным. Там никого не наказывают, там нет заключенных, там есть исправляемые. Они условно невиновны и работают над тем, чтобы остаться таковыми в дальнейшем. Ну и, наконец, пожизненное… Это же просто смешно! Что может быть пожизненным в твоей вечной жизни? Надеюсь, что все уладится после первой же паузы.

Первой же… Мне вдруг захотелось его укусить. Сильно, чтобы услышать хруст раздробленной кости.