В шестом году, я, окончив школу, уехал в колледж, будучи уже совершеннолетним. Родители развелись через три года после моего отъезда, как раз когда Ленке стукнуло шестнадцать лет, и она, благополучно последовав моему примеру, покинула родину для обучения за границей. Впоследствии, приезжая в Москву, я, конечно, навещал отца, тем более, что он выделил нам с Ленкой по некоторой сумме – «на обзаведение». Но дольше нескольких дней я никогда у него не жил. В доме отца у меня не было своей комнаты (мою переделали под антикварный музейчик). Если мне нужно было остановиться в Москве более чем на неделю, я предпочитал жить в отеле. Его дом не был уже моим домом, и слава богу.

В Россию мы с Мартой и детьми переехали окончательно уже в двадцатых годах, общались больше с мамой, к отцу приезжали только в день его рождения. Этот, с позволения сказать, праздник всегда был кошмаром для всех. Каждый год за сутки до этой даты у отца окончательно портилось настроение, а зачастую еще случалось что-нибудь со здоровьем или происходила какая-нибудь другая неприятность. Сам он ненавидел это число, и все мы с ужасом ждали его приближения. Отец терпеть не мог хвалебных поздравлений, считая их лицемерным враньем, но бесился, если хвалебных поздравлений не было. В этот день он обязательно был недоволен столом, который всегда готовила мама, когда гости уезжали, он, рассматривая подарки, обязательно издевался над их, с его точки зрения, убогостью. Сам он традиционно пытался удивить гостей широтой размаха – пригласить оркестр, официантов, заказать дискотеку или артистов подороже. Один раз у нас даже представляли стриптиз, к ужасу бабушки и дедушки, которых в тот день тоже пригласили. Ему, наверное, было приятно ощущать, какой он роскошный и широкий, а все его гости – они же его друзья – люди мелочные, завистливые и неискренние.

Моя жена всегда пораньше просилась домой с этих «семейных праздничков», хотя с ней-то он был изысканно предупредителен, вежлив, если не сказать нежен! Как же! Его невестка, девушка из приличной голландской семьи – высокая, красивая, светловолосая, а главное, умная и независимая. Он, кстати, всегда любил крупных блондинок. Когда они с мамой развелись, они у него просто не переводились – одна здоровее другой, все грудастые и голубоглазые, снабженные огромными ресницами, длинными ногами и томными взглядами. Мама называла их «животные». Так и говорила: «У папы новое животное, отменный экземпляр, и где он только их находит?» Некоторые, кстати, были Ленкиного возраста, а иные – и помоложе! Такой у меня был папочка, совершенно неутомимый в плане баб. А мама все это выдерживала, из последних сил скрывая, как ей тяжело. У нее даже подруг никогда не было – отец отвадил всех, чтобы мама безраздельно принадлежала только ему. В таких делах он был субъектом более чем изобретательным.

Всю свою жизнь я вольно или невольно мечтал о победе над своим отцом, жаждал решительного сражения. Было очень страшно, и все равно я горячо желал этой битвы, а она так и не состоялась. Я лишь многократно представлял себе, как выскажу ему прямо в лицо все, что о нем думаю, а он сначала будет молча стоять, захватывая губами воздух, потом начнет оседать прямо на землю, хватаясь за сердце, а я повернусь к нему спиной, выйду из комнаты, хлопнув дверью, и только с суровым сарказмом крикну матери что-нибудь вроде: «Ваш гений там плохо себя почувствовал…» или «Помогите папе, ему плохо…».

Не получилось у меня. Сначала вроде духу не хватало, потом было уже не до того, а теперь вот… папа умер, неожиданно для всех нас. Самому мне уже за пятьдесят, мои собственные дети – взрослые люди. Я стал потихоньку разбирать отцовские архивы и наткнулся на его рукописи, которые не были нигде опубликованы, и о которых я даже ничего не слышал. Это что-то вроде рассказов или заметок. Не все тексты, к сожалению, закончены. Это зарисовки о времени его молодости, о конце прошлого века и самом начале нынешнего. Я хотел было просмотреть их мельком и отложить в сторону, но, начав, не смог оторваться, и вовсе не из-за художественного качества, вчитавшись, я почувствовал какое-то странное возбуждение. В главном герое всех этих его записок я без труда узнал самого автора, конечно, приглаженного и причесанного. Многое из прочитанного было вовсе мне неизвестно, кое-что вызывало в памяти слабый отклик.