Ольвиан просиял. Но через секунду замялся:

– Знаешь, я не уверен, что у меня все получится. В конце концов, может быть, я был не так уж талантлив. Раз меня не заметили.

– Меня не волнует, что ты там думаешь, – Валентина Ефимовна ни разу за последние двадцать лет ни на кого не повысила голос, но когда она злилась, даже Верховная Ведьма ковена не решалась с ней спорить, – надиктовывай давай!

И начался самый странный период в ее жизни. Каждый вечер Ольвиан брал перо (ручки он считал чем-то чудным и почему-то их презирал, а когда Валентина хотела включить ноутбук, он зажужжал и загорелся синим, Ольвиан забился в дальний угол избы, решив, что этот диковинный зверь – изобретение самого Сатаны). Валентине пришлось попросить внучку найти перо, чернила и привезти все это из города. Лиза, конечно, решила, что бабушка чудит, но Валентину очень любила и давно привыкла к ее странным просьбам, поэтому исполнила и эту.

Валентина не помнила сам процесс написания. Она садилась за стол и начинала писать слово за словом, слово за словом, не понимая, что пишет. Ее сознание как будто отключалось на пару часов, а когда она вновь «возвращалась», перед ней лежали исписанные незнакомым (довольно корявым, между прочим) почерком листы. Довольный Ольвиан смотрел на нее с печки светящимися от удовольствия глазами. В эти моменты его чахотка, казалось, совсем отступала: он почти не кашлял, его щеки наливались здоровым румянцем, как у мальчика, вернувшегося с зимней прогулки.

Хорошие ли стихи он писал? Валентина Ефимовна не знала, она разбиралась в целебных травах, человеческих болезнях, а вот в стихотворениях – нет. Ей они казались искренними, хотя немного устаревшими и… Неактуальными, что ли. Вот кому в наше время интересны балы? И разве сейчас кого-то впечатлишь описанием враждебной атмосферы в литературных салонах? О кознях литераторов, кажется, Булгаков уже все написал! А язык! Да сейчас никто так не говорит.

– Сейчас нет слова «бесстудный», нужно – «бесстыдный», – попыталась как-то донести свою мысль Валентина.

– Замолчи, ведьма, ты ничего не понимаешь в высоком искусстве!

Ведьма не видела поэта, но знала, что он высокомерно-картинно вскинул голову, задрав подбородок – так, что лунный свет пафосно забликовал бы тонкой мерцающей линией на его коже, подчеркивая очертания его горделивого профиля. Если бы Ольвиан, конечно, еще обладал плотью.

Однажды Ольвиан явился к ней во сне в старомодном цилиндре с пером. Заявил, чтобы она переписала все покрасивее и отвезла издателю. Пора представить его творения на суд Валентининых современников! Интересно, достойны ли они оценить высокую поэзию? Или окажутся такими же недоумками без вкуса, как и представители его поколения?

– Издателю не повезу, – отрезала ведьма, – мы сделаем иначе. Хочешь, я опубликую твои стихи так, что их сразу увидит весь мир? Не боишься? – посмеиваясь, предложила она.

Ольвиан Великолепный побледнел еще сильнее (если так можно сказать о призраке). У него задергался глаз, но дух призвал все свое мужество и решительно кивнул.

«Ну держись, поэтишка», – думала Валентина. Помнится, внучка как-то выложила в интернет свою повесть, а потом плакала от нападок этих… как она их называла? (Валентина поморщилась, пытаясь вспомнить современное слово.) Хейтеров. А этому Ольвиану уж точно достанется.

– Не опубликуешь стихи – не уйду, – заявил ей призрак тоном капризного мальчишки.

– Ладненько, будь по-твоему.

К ее удивлению, стихотворения Ольвиана людям понравились. Почта Валентины с этого дня ломилась от писем.

«Знаете, я вообще-то ненавижу стилизацию, но тут ощущение, что поэт сам пережил это!» «Что за Ольвиан, в каком веке он жил?» «Почему его нет среди русских классиков?» «Бред какой-то, но я читал и проживал то же, что автор. Никогда такого не было. Что со мной?»