Нет, «райская жизнь» не по мне, решила она, сидя с книжкой в саду возле дома. Мысль о необходимости для человека, для женщины в том числе, дела прочно засела в ее голове. Грош цена всем велеречивым разговорам о женской эмансипации, если женщина не имеет возможности приносить людям пользу своим трудом. И только теперь в Александре Васильевне пробудилась жалость к своей подруге, которую, считала она, необходимо вернуть в дорайское существование, в то время, когда она была розовощекой, с осмысленным взглядом, с интересом к жизни девушкой.

Это стало ее первым делом. Она вновь съездила в Кошкин дом и, невзирая на все трудности, увела Соню с собой. Но самым трудным в деле мадам Кошкиной было не формально увести ее из семейного гнезда, а вызволить «царицу» из плена внутреннего рабства, пятилетнее пребывание в котором убило в ней малейшие попытки самостоятельно мыслить, принимать решения. Да, оказывается, «царицы» тоже бывают рабынями.

На каждое предложение Александры Кошкина твердила одно и то же: «А что скажет муж? А как к этому отнесется Павел Иванович? Я не могу сделать это без разрешения Павлика».

Александру Васильевну смешило это «Павлик», которое никак, на ее взгляд, не подходило к человеку с визгливо-дребезжащим голосом и бабьей суетливостью. Он менее всего был похож на владыку, но вот стал же им, превратив за пять лет полное жизненной энергии существо в безмолвную рептилию.

Кухарка долговязого чиновника на второй день после исчезновения «царицы» каким-то образом нашла беглянку. В том же самом наряде, в котором была в Кошкином доме, она появилась на пороге жилища Александры Васильевны.

– Велено вернуться! – коротко заявила Акулина.

Соня молчала.

– Она никуда не пойдет! – решительно заявила Сонина подруга.

– Супруг желает возвращения, – настаивала кухарка. – Он хочет с законной женой пить чай…

– А она никуда не пойдет! Она будет жить здесь, – еще решительнее заявила подруга потерявшей дар речи Сони.

Однако перелом в баталию внес тоже нежданно появившийся на пороге законный супруг Сони. Его визгливый голос сразу же привлек любопытствующую публику, которая оказалась отнюдь не на Сониной стороне. Александра Васильевна принуждена была сдать позицию, зарезервировав у Павла Ивановича право на встречи с подругой. Наперекор брюзжанию «Павлика» подруги стали встречаться чаще. Пользуясь его отлучками в должность, послеобеденными снами, они пестовали собственную самостоятельность и последовательно укрощали Павла Ивановича. Не проходило дня, чтобы Соня не ночевала у Бараевых. Возвращаться домой ей стало так же противно, как школьнику выполнять домашнее задание.

Но, увы, чуда не произошло. Кошкин в конце концов все-таки одержал победу, а Александра Васильевна приняла окончательное решение, что надо непременно учиться, знать жизнь и добывать хлеб насущный собственным трудом. Тогда-то и созрело у нее желание стать учительницей.

Александра Васильевна была истинной шестидесятницей, «реалисткой». Но компанию «реалистов», окружавших Успенского, воспринимала с нескрываемой неприязнью:

– Голубчик, миленький, Глеб Иванович, – говорила она, – лето кончается, мы скоро надолго расстанемся. Пожалуйста, отойдите от этой компании, от вашего противного брата Николая. Она не доведет вас до добра. Вы сопьетесь с ними, погибнете. Обещайте мне…

Человек искренний, Глеб обещать этого не мог, чтобы не обманывать Александру Васильевну.

Лето пролетело быстро, компания распалась сама собою. И Глеб, и Александра Васильевна вернулись в Петербург. Успенский болезненно переживал одиночество, изливая свою тоску в записках, а когда весной 1869 года она уехала в Елецкий уезд Орловской губернии работать сельской учительницей, – в письмах, в которых он называл ее Бяшечкой.