Очень скоро, Коротай понял, что в этой стае вожак все-таки не Сокрушай. Это открытие его не удивило, он принял это также же безоговорочно, как и многое другое. Вожаком в этой стае был обладатель тех сильных рук, которые принесли его сюда. Все зависело от него, и он здесь был главным. Именно он давал пищу, гладил и наказывал. Он решал, что можно, а что нельзя, все и всегда, в конце концов, решал он. Даже большой и сильный Сокрушай, был всегда покорен и послушен хозяину, благодарно, но сдержанно принимая его ласки. Хозяин чаще всего был добр. Коротай обнаружил для себя, что прикосновение его рук может быть очень приятно, особенно когда тонкие, длинные пальцы этих рук ласково почесывали ему то место за ухом, до которого он никак не мог дотянуться сам. В эти минуты им овладевало чувство такой приятной истомы, что не в силах сопротивляться этому ощущению, он просто блаженно прикрывал глаза и наслаждался. Хозяин часто поглаживал его по спине, тихим, низким голосом что-то приговаривая. Этот голос теперь не казался ему таким неприятным. Скоро Коротай даже научился понимать некоторые слова, которые чаще других произносил хозяин. Он уже знал свое имя и заслышав его, не раздумываясь бросался на зов. Часто он слышал слово «хороший» и хотя и не понимал, что оно значит, чувствовал себя почему-то счастливым.

Он также давно понял, что хозяин бывает не только ласков. Однажды, будучи еще совсем маленьким, он почувствовал запах, который заинтересовал его и стремясь во что бы то не стало удовлетворить свое щенячье любопытство он, найдя источник этого запах, попытался исследовать эту вещь. Это была книга. Большая, тяжелая, она лежала на диване, поблескивая яркой обложкой и источая такой сладкий, вкусный запах костяного клея, что маленький Коротай не смог удержаться от искушения познакомиться с ней поближе. Стянув ее на пол и улегшись поудобнее, он, придерживая ее лапами, старательно и не спеша отрывал зубами одну за другой ее тонкие страницы, пытаясь добраться до переплета. Он очень увлекся, это было так интересно и он уже был так близок к цели, когда вдруг услышал свое имя. Это было его имя он не мог ошибиться, но услышав его на этот раз, он впервые испытал страх. Голос хозяина, произнесший его не был по обычному ласков. Сейчас он нес в себе угрозу, в нем слышался с трудом сдерживаемый гнев. Коротай понял, что хозяин очень сердит на него. Оторвавшись от своей добычи, он испуганно затаился. Хозяин подошел и подняв с пола брошенную Коротаем книгу, резко шлепнул ею малыша по морде. Удар был довольно чувствителен, но не настолько силен, чтобы сбить с лап. Голос, вот что было страшнее всего, он снова стал неприятным и повторил несколько раз одно и то же слово: «нельзя, нельзя, нельзя». Поскуливая от страха и боли, Коротай, поджав хвост, смиренно ждал наказания. Хозяин ушел, он все еще был рассержен, малыш это знал. Чувство потери овладело им, наверно он виноват, наверно он сделал что-то не то и это новое слово «нельзя», так не похожее на другие, слышанные им раньше, несло в себе одни неприятности. Очень плохое слово. На хозяина он не обиделся, потому что вожак в праве и наказать, если нужно. Он не подвергал это сомнению, он просто знал, что это так. И тут он почувствовал накатившую волной страшную усталость. Еле доковыляв до своего места, полностью обессилив, он улегся и, положив голову на передние лапы, прикрыл глаза.

Он спал и сон его был тревожен. Иногда он вздрагивал и поскуливал. Что ему снилось?

Прошло три года. Неуклюжий малыш превратился в статного, рослого красавца. Гадкий утенок превратился в прекрасного лебедя. Он был красив, даже очень красив и он это прекрасно знал. Длинная, грациозная голова с очень крупным, черным, горячим глазом была безупречна, будто вырезанная влюбленным, смелым резцом. Он был высок, даже слишком, одет роскошной, белой, струящейся псовиной, так уж борзятники издавна называют шерсть. Все его сильное, стройное тело, начиная с крупного, черного носа и кончая кончиком его пушистого правила (хвоста), казалось, было исполнено грации и гармонии. Движения – легкие и упругие, завораживали наблюдателя своей изысканностью и скрытой силой. Его хозяин очень гордился им, и в глубине души считал, что уж красивей его Коротая нет собаки на земле. Иногда вечерами он долго расчесывал его густую псовину, медленно, не спеша, прядь за прядью, тихонько приговаривая «Красавец, ты мой!» Коротай давно уже привык к тому, что все им восхищаются и воспринимал это как должное.