Ещё в декабре 1927 года И. Сталин наметил курс на коллективизацию, на объединение разрозненных хозяйств в единое целое.

Весной 1930 года в стране начался массовый поход против сельских эксплуататоров – кулаков. Власть к ним стала присматриваться ещё с прошлого года. Надо было их изолировать от бедняцкого населения. «Иначе кулаки станут вредить колхозам, мешать организации новой жизни», – так объясняли представители власти свои действия.

Политбюро ЦК ВКП (б) от 30.01.1930 года принимает постановление «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». Требовалось отменить аренду земли, запретить применение наёмного труда, отобрать у кулаков жилые и хозяйственные постройки, скот, зерно, средства производства, сельхозинвентарь. Надлежало с насиженных, обжитых мест изгнать наиболее трудоспособную, трудолюбивую часть крестьянства.

Главный признак эксплуататора – наём рабочей силы. Хотя рабочую силу нанимали и середняки, и бедняки (вспахать, засеять огород, обмолотить зерно, поработать пастухом, нянькой). А также наличие сложной сельхозтехники. Для ретивых исполнителей объектом для раскулачивания был дом, крытый железом, лошадь во дворе, пяток овец.

В конце 1930 года правительство приняло очередное постановление «О недопущении кулаков и лишенцев в кооператив». Исключением были семьи,

в которых имелись «преданные советской власти красные партизаны, красноармейцы и краснофлотцы, сельские учителя и агрономы».

Раскулачивание проводилось в большинстве случаев произвольно, в принудительном порядке. Районные деятели, члены сельских советов, представители бедноты обходили наиболее крепкие крестьянские дворы, переписывали всё, что могло приглянуться или пригодиться, если не в колхозе, то у себя дома. Действовали по принципу «грабь награбленное».

Сведения нередко искажались в угоду властям. Больше «компрометирующих», негативных данных, легче раскулачить, выгнать из дома, отправить на Соловки, в Сибирь, за Урал.

Бендюговские «эксплуататоры» почувствовали карающую руку советской власти в лице марьевских сельсоветчиков, бедняков-активистов из «Коммуны», из Успеновки. Это – Дениска косой, Кирюшка картавый, Макарка, хромой Даниил, Максимка Кириллычев. Голытьба, которая не пахала, не сеяла, лишь умела отнимать чужое, составлять протоколы да угрожать высылкой к «белым ведмедям».11 Мал клоп, да вонюч…

Поощрялась инициатива частных лиц на конфискацию у кулаков скота, инвентаря, зерна в пользу колхоза. Нередко такие инициаторы руководствовались жадностью, завистью, местью, возможностью поживиться чужим добром.

Одновременно шла агитация по вовлечению крестьян в колхоз. Двадцатипятитысячник (фамилия забыта), прибыший в помощь местным организаторам, сельсоветские агитаторы обещали в колхозе разные блага, сулили безбедную жизнь. Надо лишь записаться. Свести рабочий скот, сдать крестьянские орудия труда на колхозный двор.

– В колхозе всё будет общее, народное, доступное.

(И конкретно – ничьё.– (авт).

Не все желали вступить в колхоз. Сомневались в его целесообразности. Таких облагали непосильным налогом. Их лишали права голоса. Им прямая дорога на высылку. Вскоре они убедились: «Не хочешь вступать, понудят, заставят вступить».

Собрание в Успеновке проходило в просторной избе Акима Бунина. Собралось несколько десятков крестьян. Судили, рядили: «Что делать?». Один из первых записался Константин Дмитриевич Смирных. Прежде он посоветовался с семьёй: «Как быть?». Разные варианты предлагали супруга, дети. Всё не то. Всё ненадёжно.

– Поступим, как все, – высказался один из сыновей, Михаил.