Справа от нашей стоянки, опять же в двадцати минутах ходьбы, на высоком береговом утесе и в прилегающей долине, располагался санаторий «Утес» – бывшее имение княгини Гагариной Кучук-Ламбат. Главное здание санатория – дворец с башенкой – окружал замечательный тенистый парк. В глубине парка под громадной чинарой из мраморной стелы с надписью арабской вязью сочился родник. Согласно легенде, именно этот родник, а не бахчисарайский, вдохновил Пушкина на строки: «…Фонтан любви, фонтан живой, принес я в дар тебе две розы…» Имение Гагариной Кучук-Ламбат перешло по наследству к ее племяннице княгине Тархан-Моурави (эта наследница «великих Моурави» доживала свой век уже при советской власти в комнатке санатория, оставив в наследство отдыхающим великолепную библиотеку, которую, разумеется, изрядно подграбили то ли отдыхающие, то ли оккупанты – немцы). Библиотечный зал санатория – прохладный, со стенными деревянными панелями и цветными витражами, с мягкими креслами – был замечательным местом отдыха, где можно было почитать журнал или вздремнуть в летнюю жару. Нашему папе – человеку литературного труда – прекрасно там работалось в те времена, когда он, поддавшись однажды на мои уговоры, ездил с палаткой (и пишущей машинкой) в эти благословенные края.

Не знаю, интересно ли будет любезному читателю (интересно, интересно! – говорит любезный читатель), но вот несколько эпизодов из нашей тогдашней жизни.

Наше купание там происходило с большого плоского камня, на метр возвышавшегося над уровнем моря, на этом же камне великолепно лежалось, загоралось и наслаждалось (можно ли так сказать? – очень хочется!) фруктами и виноградом, по большей части похищенным в расположенных вверху виноградниках. Однажды при солнечной, вполне пляжной, погоде и в полный штиль мы с компанией расположились на нашем камне. Неожиданно море раскачалось (так бывает, когда далеко в море шторм). Некоторое время мы еще прыгали в воду купаться, но вылезать из-за прибоя обратно становилось все труднее. Когда я, прыгнув в очередной раз, попытался вылезти на камень, оказалось, что волны накатили нешуточные и становятся все больше и больше и при приближении к берегу меня бьет в лицо сильнейшей откатной волной и грозит расшибить о камни. Ребята же, отодвинувшись подальше от берега, с интересом наблюдают мои эволюции и кульбиты, думая, что я развлекаюсь. Мои призывы бросить мне надувной матрас из-за рева прибоя до них не доходят. Наконец, в совершенном изнеможении, я во всю глотку изверг из себя весьма грубый текст и отплыл подальше в море, где не так била волна и где я, наконец, дождался помощи в виде брошенного со скалы матраса. Помню, как, не имея сил залезть на матрас, я с трудом подпихнул его под себя и, проплыв по морю с километр (благо течение этому благоприятствовало), выбросился на пляж Карабаха.

Другой эпизод (это случилось позднее) был связан с пограничниками (вообще, пограничники Крыма и их отношения с отдыхающими – это отдельная песня). Карабахская погранзастава находилась на высотке, откуда наблюдался весь прилегающий район. Как я убедился, побывав однажды на заставе, пограничники прекрасно видели все наши палатки, которые мы так старательно маскировали в кустах, но гоняли нас не всегда, а только по каким-то своим поводам.

Начальником погранзаставы несколько лет был уже пожилой майор, который, видимо, дотягивал срок до пенсии, стараясь не осложнять жизнь себе и другим. Однажды ночью (часов в пять) я сквозь сон почувствовал, как кто-то меня дергает за ногу. Брыкнув, естественно, ногой, я приготовился дальше спать, но был разбужен обиженным возгласом: «Вы что пинаетесь, гражданин?» Пограничники… Наш бравый майор собрал на поляне обитателей окрестных палаток – человек десять – и объявил, что он, мол, гонять и уговаривать нас не будет, но вот сейчас пять часов утра, а в девять Крым «закрывают» на карантин по случаю холеры и, если мы не хотим остаться на этот карантин, с неясными условиями пребывания, нам лучше немедленно подняться на шоссе и уехать. Что мы и сделали.