Я киваю.

Лешка гасит фонарик, прячет книжку под подушку и шепчет:

– Я тоже поэтом буду. Ну, не поэтом… Стихи у меня не очень получаются. Можно и просто писать…

Я пододвигаюсь к нему, обнимаю. Нам тепло и уютно.

– Леш, мне без тебя скучно. Давай, ты все время дома будь.

– А в школу кто ходить будет? – усмехается Лешка.

– Никто. Ты им скажи, что я без тебя не могу.

– Так нельзя, – вздыхает брат. – Ты тоже без меня чем-нибудь занимайся, время и пролетит.

– Чем? – чуть не плачу я. – Тебе хорошо, ты поэт. А я?

– И у тебя дело найдется, – успокаивает Лешка. – Попробуй рисовать или еще что… Такое, чтобы весь день только о нем и думать.

– А как такое найти??

Лешка морщит лоб. Совсем как дед.

– Подумать надо…

Я терпеливо жду. Незаметно засыпаю, так и не найдя своего дела.

Лешкин класс сегодня учится в первую смену, так что скучать я начал с самого утра. Когда слышаться шаги брата, я даже не прячусь.

Лешка вошел, осторожно оглядываясь, принес с собой пальто в дырках и запах гари.

– Мамы нет?

– Нет… Ты горел?

– Разве заметно?

Еще бы! Ресницы и брови – как облезлая зубная щетка, челка на голове стала рыжей.

Оказывается, мой брат – настоящий герой. Он пожар тушил.

– Идем с Петькой, а в двухэтажке крайнее окно светится. Такие ровные красивые зубцы. Мы сначала думали, что солнце отражается. А рядом народу… Обсуждают, что делать. Кто-то побежал пожарных вызывать. Тут один дядька закричал, что пока машина приедет, весь дом сгорит. Окошко ногой разбил и полез. Мы с Петькой за ним. Дымища… Дышать нечем. Закашлялись и к окну, воздуха набрать…

Я выспрашиваю у Лешки все подробности. Как он своим пальто пламя сбивал. В дверь барабанили изо всех сил, стали ее ломать. Петька пробрался, замок открыл – и упал, надышавшись угарным газом. Тут соседи вбежали, стали в тазиках, кастрюльках, чайниках воду носить. Еще Лешка вспомнил, как ему показалось, будто в комнате кто-то плачет. Подумал, что маленький ребенок. Зажав нос, бросился к двери в комнату, открыл. Оттуда, как снаряд, рыжий кот выскочил, чуть с ног не сбил, и улизнул в разбитое окно. Когда огонь потух, все обнимать друг друга от радости стали. Тут тетя Маруся, продавец булочной, вошла. Оказывается, это ее квартира. Как запричитает: «Что же вы наделали, убивцы! Окошко-то, окошко распластали! И мебель не пожалели… Ой, не могу, как жить теперь буду!» Это вместо благодарности.

Я с завистью смотрю на брата.

– Все, тебе теперь медаль дадут!

– Ну да, – смеется Лешка. – Тетя Маруся нас с Петькой чуть палкой не побила.

– Все равно дадут! – с уверенностью говорю я.

– От мамы достанется – это точно!

Мы осматриваем пальто. Дыры такие, что не скроешь. Лешка засовывает его под кровать. А челку обгоревшую куда деть?

Лешка, обреченно вздохнув, дает мне ножницы и усаживается на стул.

– Режь.

Я стригу его с важным видом, совсем как парикмахер, даже приговариваю сурово:

– Не вертись, пожалуйста, работать мешаешь.

Ровно никак не получается. Не знаю, чем бы моя стрижка закончилась, если бы не послышались мамины шаги. Она с порога ругаться начинает:

– Где этот непутевый? Ну, я тебя! Это надо же, все добрые люди стоят, а его в пекло понесло!

Лешку как ветром сдуло.

Меня мамины слова обижают.

– Он герой, а ты ругаешься.

– Я вам покажу, герои! Еще ты за ним куда-нибудь полезь!

Мама бросается ко мне, но тут из-под кровати брат вылезает, виновато смотрит на маму. Я думал, Лешке сейчас ремнем достанется, а мама его прижимает к себе и плачет.

– Ну, зачем полез?.. Иду по улице, а мне говорят, что ты весь обгорел. Ведь не шутки это. Погибнуть мог.

Она ласково гладит его обгоревшие волосы, брови.