– Заносить пирог-то?

– Заноси, – позволила пани Влашува.

После того, как от пирога остались лишь крошки, Адек, нисколько не стесняясь дам за столом, распустил брючный ремень и закурил. Ваца же, сначала досаждавший Еве пустыми разговорами о погоде и примолкший на время еды, тоже засмолил сигаретку и вновь раскрыл рот:

– Чудесный пирог, не правда ли? Вы ведь любите готовить? Если хотите, мама поделится с вами рецептом.

Ева поглядела на половину куска на своей тарелке, искромсанную едва ли не в пыль, и медленно кивнула. Пани Влашува же растянула губы в улыбке.

– О-о, меня научила свекровь… Вы заметили, что тесто тает во рту? Там есть небольшой секрет, но я расскажу вам его только с глазу на глаз.

С этими словам пани Влашува встала, забрала тарелку у дымящего Адека, у Вацы и, взяв свою, подмигнула Еве:

– Оставим мальчиков наедине с их разговорами.

Ева поднялась на ноги, вытирая вспотевшие ладони о подол платья, и последовала за пани Влашувой.

– Мира, отдохни, – сказала пани Влашува невестке, заходя в кухню, и та, пожав плечами, слезла со своей табуретки и вышла. Составив тарелки в мойку, пани Влашува отёрла руки салфеткой и, повернувшись к Еве, потрепала её по щеке. Невольно отстранившись, Ева пробормотала слова извинения, но пани Влашува покачала головой.

– Я понимаю, как тебе тяжело. Я потеряла мать в шестнадцать. Тебе двадцать лет…

– Двадцать три, – прошептала Ева, ковыряя шов платья.

– Конечно, всё это случилось так не вовремя, – продолжила пани Влашува. – Адеку тоже грозят увольнением – он вчера сказал мне, что с фабрики выставили ещё сорок человек… Ты не нашла ещё работу?

– Не нашла.

Смахнув с клеёнки на столе просыпанную муку, пани Влашува мягко улыбнулась.

– Ты всегда можешь попросить у нас о помощи, Ева. Помни это. Мы не бросаем друзей.

Потерев ладонью затылок, Ева исподлобья взглянула на лицо соседки, слабо освещённое стоявшей на плите свечой и похожее на вырезанную из дерева маску.

– У Вацы на станции есть связи, – напомнила пани Влашува. – Он уже приготовил место для Адека, если что-то случится. Он устроил Миру. Я думаю, можно устроиться даже в буфет. Ближе к еде ведь лучше, правда?

Тошнота подступила к горлу Евы, в глазах потемнело, но дурнота отступила так же, как и пришла.

– Правда, – выдавила она. – Спасибо. Я… я жильца себе нашла, он мне платит.

Пани Влашува изогнула бровь.

– Как это – жильца?

– Так, – ответила коротко Ева.

Пройдя к окну от Евы и обратно, пани Влашува присела на табурет.

– Это высокий такой? С саквояжем? В чёрном пальто.

– Он.

– А я думала, кто у нас ходит во дворе… Ты его знаешь? Он хороший человек? – заговорила она обеспокоено, пристально глядя на Еву.

Ева и сама толком не понимала, хороший ли человек её жилец, и не могла сказать, что знает о нём хоть что-то, кроме того, что зовут его Тобиашем, в город он приехал на днях… А лет ему сколько? Наверное, до тридцати.

И готовит.

Картошки вон купил.

– Хороший, – подтвердила она после паузы.

– Бумаги-то у него взяла? – недоверчиво спросила пани Влашува.

– Взяла, – соврала Ева, но соседка не успокоилась.

– Будь осторожна, – сказала она, подняв поучительно палец. – Если что, беги сразу к нам: Ваца занимался боксом…

Вернувшись домой, Ева сразу завернула в кухню и выпила залпом три стакана холодной воды подряд. Голова трещала, и Ева не могла понять – вокруг не видать ни зги, потому как в глазах потемнело или потому что доходит восьмой час.

Утерев губы ладонью, Ева присела за стол и увидела свёрнутую газету – одну из тех, что её жилец читал днём. В глаза ей бросились чёрные рамки. Приглядевшись, она поняла, что это были сплошь некрологи. Отодвинув газету в сторону, Ева закрыла лицо руками и тихо заплакала.