Ещё площади. Сенатская. Она запомнилась Максу именно зимой. А вот Дворцовая площадь, она была в разное время и с разными женщинами… «Будда-Бар». Но он – один раз. Во вторую поездку. Запомнился и сам по себе. И тем, как наблюдали с Юлией за разводом мостов с его ступеней. Юлия – это вторая любимая женщина Макса. Но тогда он ещё не знал, что её любит. Им нужно было расстаться, чтобы это понять. Был чудесный весенний вечер. Середина недели, и бар почти пуст. Лишь несколько девиц, да скорее, уже женщин, двумя или тремя компаниями расположились в середине зала. Ни внешностью, ни своими нарядами они до его Юлии не дотягивали. Как-то слишком манерны были эти их платья в пол. Неуместны. А Юля – в своих рваных джинсах, ботиночках с розовыми шнурками, пышном платке-шарфе вокруг шеи и плеч – она была хороша. И женщины всё время оборачивались на них. Ну понятное дело – сперва на неё, а потом на Макса. Наверное, думали – что между ними? Немолодой же уже мужчина, как бы хорошо за собой ни следил. И яркая девушка, чья рука каждую секунду где-то на нём, с ним – обнимает за плечи, касается его руки, опирается на его колено, перебирает волосы. Что между ними?! Да им просто хорошо было! Они сидели за стойкой, и когда барменша, спросила: «Вам что?» – они посмотрели друг на друга, и Макс сказал: «На ваше усмотрение. Чем бы вы сами гордились?». И та готовила изо всех сил. Расстаралась прямо. Она показала им все примочки – и как наливать через руку, с таким необычным вывертом. И как отделять желток от белка одной рукой. И как, и когда, и в какой последовательности смешивать. Они весело болтали. К стойке больше никто не подходил. Барменша была из Ростова. Закончила ВГИК, режиссёрский факультет. Но вот нашла себя в этом. Скоро собиралась в Екатеринбург. Нигде подолгу не работала. Говорила – ездит, смотрит, учится. Когда-нибудь откроет свой бар. На руках у неё были татуировки, от самых пальцев и вверх. Макс не очень любил татуировки у женщин. Долго запрещал и Юлии делать. Хотя ей шло. Им обеим шло. Где-то в середине вечера, когда вышли смотреть, как разводят мосты, и стояли на высоких ступенях, прямо у входа, наблюдали – как подъехал «S 600» и оттуда, с заднего сиденья, выполз полный такой батюшка, скинул прямо на улице рясу, да ещё прямо на асфальт, напялил пиджак и, шатаясь, двинулся к бару. Было как-то странно это всё.

Воспоминания о том вечере Макс не хотел портить и в следующую свою поездку, уже с совсем-совсем другой девушкой, в «Будда-бар» не пошёл.

Это, как ему казалось, было бы осквернением памяти. Конечно, Макс такого слова ни в мыслях, ни вслух не произносил, но именно что-то подобное крутилось внутри. Хотя тогда вопрос – зачем вообще потащил её в Питер? Где дважды был так счастлив?! Хотел забыть Юлию?! Хотел сам себе сделать больно? Этим сравнением? Прошлого и настоящего? Сравнением, в котором, кто бы и когда его ни производил, выигрыш всегда определён заранее?! А с Юлей кого хотел забыть?! Макс вообще был слишком заморочен на тему памяти…

Ему бы к психиатру сходить, что ли, а?! Ну или к психотерапевту. Ведь кладезь же всего! Все вот эти рефлексии, или как там это называется – я могу путать. Армии ведь тараканов в голове. И они маршируют по каждому поводу. Воюют. И ведь часто сами с собой. Ну это если повода нет. Такая вот, типа, шизофрения. Тянет куда-то, а прошлое не пускает… А может, хорошие писатели и должны быть такими? В их тараканских полках мы узнаем шайки своих мелких таракашечек? Таких… шуршащих в темноте вдоль забора. Их, наших с вами тараканов – тараканов обычных людей – не ждет гибель в бою… И мы плачем над армиями погибших – чужих… плачем, что не наши… не у нас это всё внутри произошло… родилось, взрастилось и погибло… И тогда мы набираем номер, причём набираем по памяти… номер, которым не пользовались лет двенадцать… набираем и, когда там ответят, говорим: «Привет… это я… как ты?!».