Замфир кивнул головой:

– Немалые деньги.

С головой качнулся вагон, и Василе зажмурился, а, когда снова открыл глаза, увидел напротив бородатого и горбоносого мужчину. Незнакомец, закинув ногу на ногу, что-то размашисто чёркал на дощечке. Замфир тоже закинул ногу на ногу. Мужчина сразу ткнул в его сторону карандашом и сказал что-то непонятное.

– Он говорит: "Очень хорошо, так и сиди!" – перевёл на французский Сабуров.

Замфир так и сидел. Перед тем, как глаза снова закрылись, он подумал, что надо будет обязательно сказать другу Костэлу, что культурные парижане, когда говорят "trés bien" не рычат по-тигриному.

Потом он висел в мясном ряду на площади Обор. Стальной крюк тянул ребро. Промороженное тело не чувствовало боли, только стоял вкус металла на языке и щекотали оттаивающую кожу капли талой воды. К прилавку подошёл господин интендант с напомаженным адъютантом. Ткнул в Василе толстым пальцем в коричневой замше.

– Этот сколько?

Замфир хотел вытянуться по стойке смирно и отдать честь, но руки и ноги не слушались. Тогда он попытался вспомнить, должно ли отдавать честь старшему по званию, вися на крюке в неглиже, однако в уставе, который он знал наизусть, об этом не было ни слова.

– Пятнадцать рублей. Исключительно для Вашего Благородия, – услышал Василе голос Сабурова.

Господин интендант надменно втянул пухлую губу.

– В леях, будьте любезны, вы в королевстве Румыния, а не на одесском привозе!

– Извольте, Ваше Благородие. Тысяча пятьсот румынских леев.

– Помилуйте, за что такие деньги? Одни кожа да кости… Да, пардон… – Интендант шевельнул алыми ноздрями. – Дерьмо.

– Ну вы-то, Ваше Благородие, должны в мясе разбираться! Извольте видеть: филей постный, с тончайшими жировыми прослойками. – Сабуров бесцеремонно развернул Замфира и хлопнул по ягодице. – Диетический продукт! – провозгласил поручик. – Идеально подходит для послеоперационного ухода раненых солдат, – он понизил голос и доверительно добавил: – а также весьма полезен господам и дамам, блюдущим фигуру.

– Поучи меня мясо выбирать! – пробурчал под нос интендант. – За тысячу триста заберу всю тушу. – Он повернулся к адъютанту: – Эту сразу в Добруджу, в госпиталь.

Замфир, покачиваясь, медленно поворачивался обратно к интенданту. По обе стороны от него в полумрак зала уходили бесконечные ряды туш, таких же как он, – молодых и не очень, худых, мускулистых, пузатых, дряблых, бледных и загорелых, высоких и низких, покрытых инеем и сочащихся влагой. Некоторые лица казались знакомыми.

Сабуров обхватил Замфира поперёк и сдёрнул с крюка, и тот впервые увидел поручика. Русые волосы Сабурова, обыкновенно взъерошенные, были расчёсаны на прямой пробор и щедро умащены бриллиантином, на щеках краснели свекольные круги, как у водевильного русского приказчика. Поверх засаленной рубахи с подкатанными рукавами он напялил длинный брезентовый фартук, щедро измазанный кровью.

– Ты, Вась, не бойся! – шепнул ему Сабуров. – Страшно только, если голова есть, а это мы сейчас исправим. – Поручик достал из-за спины тесак и подмигнул Замфиру. – Разделывать будем, Ваше Благородие?

– Нет-нет, не надо! – поспешно ответил интендант. – Хотя… Говорите, диетическое? Отрежьте голяшки отдельно, домой заберу.

– Прости, друг мой, но что поделать? – пожал плечами Сабуров и подмигнул сублейтенанту: – Кого-то – в бой, кого-то – в гуляш. Всё для победы! Се ля ви.

Поручик, примеряясь, приложил тесак к босым ногам Замфира. От лезвия исходил невыносимый холод.

Василе проснулся, босой и замёрзший, под наброшенным кителем. Рука, неуклюже завёрнутая под бок, онемела. Он подтянул к носу колени, пытаясь спрятать озябшие ноги под слишком короткую форменную куртку.