Обычно лейтенант старался не реагировать на взгляды своих солдат, какими бы чувствами они ни были пронизаны, однако на сей раз не удержался:

– Как-то странно ты взглянул, Корбач. Что-то хотел сказать, но не решился?

– Подумал, что войны как раз и начинаются такими людьми, как вы. Потому что чувствуете себя в ней так, словно только для боев и походов созданы.

– Не такими, Корбач, не такими. Начинают их другие – дипломаты, политики. Но, очевидно, для таких, как я, – с этим можно согласиться.

– Но ведь таких немного, – проворчал Корбач. – Людей, которые немилосердно боятся этой войны, чувствуют себя на ней растерянными и жалкими, – значительно больше.

Беркут хищно ухмыльнулся и, отвернувшись, долго смотрел в боковое стекло. Лишь когда Корбач убедился, что ответа не последует, он вдруг сказал:

– Таких, всю войну пребывающих в растерянности и страхе, значительно больше. Но, возможно, только в этом и спасение человечества.

В штабе дивизии их уже ждали. Начальник разведки – словно бы вытесанный из дубовой колоды розовощекий коротыш, – медленно пережевывая не то что каждое слово, но каждый отдельный звук, уверенно доложил:

– Господин полковник, диверсанты нами обезоружены…

– Вот как? – удивленно потянул Лоттер, бросая взгляд на гауптштурмфюрера.

– Как вам это удалось, подполковник? – тотчас же поинтересовался Штубер. И вообще, все, что происходило здесь, в ближайшем прифронтовом тылу, вызывало у него едкий сарказм. Ему трудно было что-либо воспринимать всерьез.

– Они обезоружены и взяты нами под арест, – не успел среагировать подполковник.

– И где же эта ваша мрачная Бастилия?

– Сейчас все трое находятся под надежной охраной, – медленно шевелил челюстями разведчик, который, по глубокому убеждению Штубера, вряд ли когда-нибудь не то что пересекал линию фронта, а хотя бы появлялся на передовой.

– Кажется, вы уже сообщали об этом, господин Ульрех, – попытался напомнить ему Штубер, однако и на сей раз сбить подполковника с толку не сумел.

Правда, он немного замялся, как боксер, которого слегка повело после сильного бокового в челюсть, однако до вмешательства рефери дело не дошло:

– Пока что они ведут себя смирно, – мужественно продолжил он свой доклад. – Ждут своей участи.

– Мы-то опасались, что они разгонят все ваше воинство, – продолжал комментировать доклад Ульреха гауптштурмфюрер Штубер.

Полковник Лоттер сохранял при этом философско-аристократический нейтралитет, оставаясь выше всей этой, явно недостойной офицеров, вежливой перебранки.

– На предварительных допросах диверсант, называющий себя поручиком фон Тирбахом, и диверсант, называющий себя капитаном вермахта фон Бергером, сообщают какие-то совершенно невероятные вещи.

– Что их доставили сюда на «солнечных дисках»[2]? Нет? Тогда чем они вас так поразили?

– Простите, о каких «солнечных дисках» идет речь? – обескураживающе поинтересовался подполковник, только сейчас догадавшись извлечь из небольшого сейфа бутылку коньяку и налить обоим гостям по рюмочке.

– Это я так, почти пошутил, – сдался Штубер, понимая, что он со своей ироничностью окончательно выбил Ульреха из привычного мировосприятия. – Курбатов и его спутники, что, действительно балуют вас интересными подробностями своего трансконтинентального рейда?

– Они и вас поразят, – вдруг проклюнулось в сознании Ульриха некое подобие мстительности. – Это истинные солдаты и истинные арийцы. Если только не продались коммунистам, – все же подстраховался подполковник.

– Так они что, все трое – германцы? – спросил фон Штубер, вкусив знаменитого напитка Франции. Вводить подполковника в дебри космического тайнознания он счел несвоевременным.