– Добивать раненых – это не по-мужски. Что же касается языка, то мы – антипартизанская диверсионная группа, выполняющая особое задание, – и этим все сказано. Я переговорю с обер-ефрейтором и потребую, чтобы он объяснил своим, так что все будет в норме. А вам, пан Зданиш, советую остаться здесь. Гражданская одежда – с вами, переоденетесь, а завтра попробуете связаться с партизанами. Лучшего случая, думаю, не представится. И высадим мы вас на краю деревни.

– Сам хотел просить об этом. Страшно ехать в чужие края, пусть даже польские, но далекие.

– Анна, как я понял, тоже остается здесь, вместе с паном лесничим? – произнося это, Беркут старался не смотреть на девушку. Он понимал, что реакция будет резкой. Так оно и произошло.

– Мне лучше знать, с каким паном и где мне оставаться, – язвительно заметила Анна. – И пока я сама не решусь уйти от вас, не смейте меня прогонять. Я не бродячая собака.

«Очередной бунт на корабле!» – улыбнулся про себя Громов. А вслух согласился:

– Решено.

Беркут коротко, но под большим секретом, объяснил обер-ефрейтору, что возглавляет спецгруппу, получившую задание внедриться в партизанский отряд, и что одного из своих людей он оставит здесь, в Залещиках, остальных – в ближайшем селе, за городком. И в связи с этим попросил успокоить раненого: пусть делает вид, что ничего не подозревает.

Когда обер-ефрейтор поговорил с раненым, Андрей приказал мотоциклистам выезжать первыми и ждать их в километре от села. Он не хотел, чтобы немцы видели, где именно, в каком доме останется Зданиш.

Свернув в один из переулков на окраине села, Беркут сам, наудачу, зашел в первый попавшийся дом, осмотрел его, выяснил, что хозяйничают там двое стариков, и решил, что наладить с ними контакт – это уже дело самого лесничего.

– Только немцам больше не попадайтесь, – посоветовал на прощание Зданишу. – А то в следующий раз меня может не оказаться поблизости.

– Да уж, – согласился тот, – во второй раз чудесного спасения не будет. Уже хотя бы потому, что дважды чудес не бывает.

– Поэтому-то на рассвете советую уйти в лес.

– Спасибо, пан лейтенант. Бог отблагодарит вас за все доброе, что вы сделали для поляков и Польши.

– Отблагодарить меня за то мизерное, что мне удалось сделать, – сдержанно улыбнулся Беркут, – Богу будет совсем нетрудно. А посему – прощайте.

Беркут проследил, как Зданиш вошел в дом, постоял еще несколько минут, словно надеялся, что тот передумает и снова вернется к машине, а прежде чем сесть с кабину, поинтересовался у раненого, как тот чувствует себя.

– Умоляю вас, господин обер-лейтенант, поскорее в госпиталь! Я потерял много крови. Это мое второе ранение, поэтому я знаю, что это такое.

– Целые народы истекают кровью, – жестко ответил Андрей. – Но вынуждены терпеть. Самое время задуматься над этим.

Тем не менее, сев в кабину, он приказал Корбачу:

– Гони. Парень истекает кровью.

– Немец истекает кровью, немец, – напомнил ему Звездослав.

– Тем более – гони, – остался верным своей логике мышления Беркут, – вдруг удастся спасти!

Курбатова они нашли на деревенском подворье, незаметно переходившем в речной луг. Рослый, плечистый, облаченный в китель времен Белой гвардии и опоясанный кавалерийскими ремнями, он стоял, склонившись на жердевую ограду, и наблюдал за свадебными игрищами немолодого жеребца и двух юных кобылиц.

Поддразнивая оседланного боевого коня, кобылицы то бросались к нему, подставляя свои неокрепшие крупы, то вдруг, в самый ответственный момент, уносились по высокой луговой траве в сторону реки, чтобы с призывным ржанием вспенивать плавневое мелководье.