Известный немецкий историк Вальтер Марков, активный участник Сопротивления, отсидевший 10-летний срок в нацистской тюрьме, писал в июне 1946 г.: «В Нюрнберге судят не только нарушителей правовых норм, но и организации, представлявшие большинство политически активной части населения. На скамье подсудимых не национал-социалисты, но – национал-социализм. Мы должны понять, что сделан шаг вперед: от осуждения отдельных злодеев – к осуждению причины зла… Но военные преступления могут быть осуждены только представителями их собственного народа – энергично и безжалостно»[33].

Однако для массы обывателей – их стали именовать «попутчиками» режима (Mitläufer) – процесс принес не только страх, но и облегчение. Большинство немцев восприняло окончание войны как поражение, как личную и социальную катастрофу. Для них наказание главных военных преступников было равнозначно тому, что проблемы прошлого уже разрешены. «Нюрнбергские виселицы, – заметил позднее публицист Карл-Хайнц Янссен, – сняли вину с попутчиков»[34].

Политический обозреватель Эрик Регер так характеризовал доминировавшие в обществе настроения: «С каждым документом обвинения, когда вся шеренга нацистов от Геринга до Кейтеля все чернеет и чернеет, среднестатистический немец становится подобен ясной романтической луне над Гейдельбергским замком… "Вот во что они нас превратили! Если бы мы только знали!" – заливается хор партайгеноссен, которые еще недавно с удовольствием глядели на то, как унижаются и уничтожаются народы всего мира»[35].

Современный читатель получил уникальную возможность понять, насколько широк и парадоксален был спектр суждений германских современников о целях, характере и ходе процесса. В 2006 г. в ФРГ была издана большая подборка личных писем, направленных немецкими гражданами главному обвинителю от США Роберту Джексону. Журналист Генри Бернхард обнаружил эти документы в фонде Джексона в Библиотеке конгресса в Вашингтоне и опубликовал их со своими комментариями[36].

Корреспонденты Джексона представляли практически все поколения, социальные слои и политические течения послевоенной Германии: от крупных чиновников до рабочих, от бывших активистов нацистской партии до освобожденных из концлагерей противников режима.

Бывший узник Бухенвальда призывал Джексона и трибунал «покончить с коричневой чумой». Антифашист, чудом выживший в Освенциме, выражал готовность выступить на процессе в качестве свидетеля убийства 125 тысяч евреев в Риге. Резолюция собрания социал-демократов и коммунистов деревни Ихтерхаузен (Тюрингия) требовала от суда «обращаться с военными преступниками как с массовыми убийцами и вынести им смертные приговоры». Священник из города Швебиш-Гмюнд (Баден-Вюртемберг) призывал Джексона: «Никакой пощады убийцам, они не могут находиться среди людей, которым они принесли столько горя, нужды, крови и слез». Служащий из Нюрнберга надеялся, что процесс «впервые за тысячу лет может стать началом новой высокой морали». Мать погибшего на войне солдата упрекала обвинителя: «Мне представляется, что вы чересчур мягко обращаетесь с этими бандитами»[37].

Порой ненависть к нацистским преступникам принимала у авторов писем своеобразные формы. Стремление «завершить этот затянутый процесс» сопровождалось сентенциями такого рода: «Нечего возиться с этими разбойниками, с воплощением позора человечества»; «Не нужно никаких юристов или параграфов. Нацистов надо судить по их собственным законам». Или: «Прошу отказать преступникам в юридической защите»; «Для этой банды воров и убийц было бы чересчур большой честью пользоваться услугами адвокатов»