. Это – не только трагический рассказ о страданиях и гибели заключенных, но прежде всего научный анализ системы гнета, рабского труда и умерщвления миллионов людей. Когон (1903–1987), участник католического Сопротивления, был арестован нацистами в марте 1938 г. и с сентября 1939 г. до апреля 1945 г. был узником Бухенвальда. В 1946 г. он основал один из лучших демократических журналов послевоенной Германии – Frankfurter Hefte, был профессором Дармштадтской высшей технической школы. В основу книги Когона легли не только его личные впечатления. В течение нескольких летних и осенних месяцев 1945 г. он изучал архивные материалы Бухенвальда и других концлагерей, предоставленные ему сотрудниками военной администрации США. Рукопись была завершена в декабре 1945 г.

Автор – «как человек, как христианин, как политик» – формулировал свою цель следующим образом: предельно объективно («только голая правда, ничего, кроме правды») рассказать о зле, которое «может принимать такие формы, что перо отказывается писать об этом». Он стремился предостеречь Германию, предостеречь мир от повторения подобных ужасов, познать зло, «чтобы оно оказалось излечимым»[27].

Когон, хорошо понимавший, что большинство немцев не хочет ничего слушать и слышать о лагерях смерти, стремился все же побудить соотечественников осознать свою вину, задать себе мучительные вопросы: «Как мы дошли до точки падения? Как это стало возможным? Что мы можем сделать, чтобы сохранить свое существование?» Для него Бухенвальд и другие концлагеря были моделью того противоестественного «нового порядка», который нацисты планировали создать в Германии и Европе. Он был убежден в том, что можно, «веря в силу правды, устранить незнание». Он обращался к знанию и к совести: немцы обязаны узнать «свои благородные и свои отталкивающие черты. Не следует страшиться судей, потому что мы сами осудим себя»[28]. Современный исследователь так формулирует цель, которой добивался Когон: «фундаментальный разрыв преемственности с прошлым»[29]. Но его книга представлялась «показателем политического и социального одиночества»[30] и была надолго забыта в ФРГ. О ней вспомнили только в 1970-x…

Международный процесс по делу главных немецких военных преступников (ноябрь 1945 – октябрь 1946 г.) стал одним из главных событий ХХ в. Впервые в истории перед судом предстали злоумышленники, завладевшие государством, сделавшие государство орудием своих преступлений и развязавшие кровопролитную войну. Надежды демократов и антифашистов были неразрывно связаны с деятельностью Международного трибунала.

Репортажи 1945–1946 гг. из Дворца правосудия в Нюрнберге потрясли мировую общественность. «Наша собственная история, – вспоминал впоследствии философ Юрген Хабермас (в 1946 г. ему исполнилось 17 лет), – внезапно озарилась таким светом, в котором изменились все ее существенные аспекты. Я вдруг увидел, что мы жили в рамках преступной политической системы»[31].

Вопрос о вовлеченности германского народа в злодеяния режима, о его вине и ответственности мучил вернувшегося из эмиграции немецкого романиста Альфреда Дёблина. В выпущенной в 1946 г. (под псевдонимом) брошюре он писал: «Мы достигли главного этапа германской истории. После того, о чем мы узнали, как ответить на вопрос: виноват ли народ? Можно ли простить слабости, леность, приспособленчество? Виновны мы или нет? Должны ли мы сделать выводы из прошлого? Извлечем ли мы для себя выводы, которые следуют из преподанных нам ужасных, необходимых и целительных уроков, превращающих нас в настоящих немцев, в настоящих европейцев?»