Риша отвечала ему точно так же, как в свое время и Ами. На неделю вперед. «Но, – поделилась деталями она, – я не попадаю в будущее, если пью маковую настойку. Тогда я сплю без сновидений и без чувств. И все».

«Это хорошо, что у тебя такая способность есть, – отвечал ей сеньор. – Знавал я некоторых пифий, которые ни в какую не могли избавиться от своих пророчеств, как бы им ни хотелось».

«Что же будет с Морион, сеньор? – кашлянув, неловко вмешалась в беседу Берилл. – Она станет пифией, как и другие?»

«Прежде чем решать, – рассудительно ответил на это хозяйский посланник, – нам нужно убедиться, что будущее именно таково, каким миннья его описывает. Но все же юупо, ваш скромный слуга, берет на себя смелость тоже побыть немного пифией, – с лукавством в голосе добавил он. – И может вам обещать, что едва ли станет Семья растрачивать таланты сестрички на такую мелочь, как предсказания. Ведь, знаете ли, – с этими словами он взял Ришу за руку и, сделав пару шагов, вероятно, прикоснулся и к Берилл, потому что она едва слышно охнула, – плод Древа Сущего, до которого дотронулась наша славная Морион, лежит сейчас себе на спине и глазеет, что есть мочи, на скрытый древесной кроной свод пещеры! А ведь до этого всегда, – он подвел девушек к Ришиной статуе, и, подав пример, побудил опуститься перед ней на колени, – у всех наших голубчиков глаза были закрыты! – он поднес ладонь Ришы к идеальному недвижимому лицу и провел ею по точеным чертам. Риша, а следом за ней и Берилл, с чьей рукой сеньор проделывал такие же манипуляции, ахнули, когда пальцы их легко скользнули по пушистым ресницам и глазному яблоку во впадине глазницы. Веки статуи были распахнуты, и зрачок шевельнулся под прикосновением Ришы.

Пронзенная отвращением, она отдернула руку, и сеньор позволил ей, мягко разжав пальцы на ее ладони.

«И как давно, – сглотнув, строго спросила Риша, глядя в ту сторону, где должно было находится лицо сеньора Ториса, – как давно вы знаете, что статуя откликнулась?»

«С того самого момента, как ты вскочила и стала невидимого собеседника обвинять во лжи, – не стал юлить холеный посланец. Риша поджала губы, и он поспешно добавил, словно оправдываясь. – Но твой последующий рассказ о даре, которым ты обладаешь, окупил мою нечестную уловку. Прости меня, миннья, но… я не сожалею о том, что промолчал».

«Я предпочла бы, – сказала Риша сурово, невидяще глядя туда, где – как ей казалось – должны были быть глаза Ториса, – чтобы впредь вы не скрывали от меня правду, пользуясь своими физическими преимуществами».

Берилл присвистнула, а сеньор, как ни странно, воспринял серьезно.

«Если ты наши надежды оправдаешь, – с глубоким чувством сказал он, снова беря Ришу за руку и прижимая ее ладонь к своему жесткому камзолу напротив груди, – милая, я клянусь, что никогда от тебя не стану правду скрывать!»

На этом его опрометчивом обещании все основные события того дня закончились.

Дальше все произошло как по-писанному, как Риша и предсказывала. Отец обвинил слепую дочь в том, что именно из-за нее прервется род, а потом, спустя несколько дней, Риша встретилась с братом и получила от него подтверждение уже известного ей факта: именно дощечку с именем Шабо вытащил из Барабана Фортуны Император. «Не смей даже думать, что это твоя вина», – сказал ей любящий брат, но Риша не могла отделаться от мысли, что именно ее поступки привели к столь печальным результатам. «Как в случае с Ами», – без устали горестно повторяла она, оставаясь наедине со своими мыслями.

С тех пор, как на брата снизошла благодать божья в виде перспективы стать агнцем, Риша жила в будущем. Карантин с нее сняли, от еженедельных смен временно освободили, и позволили больше времени проводить наедине с самой собой и с Шабо. Это было одним из двух малых преимуществ ее уникального статуса. Вторым оказалась сохраненная Берилл жизнь. Риша участвовала в решении судьбы своей напарницы дважды: вначале в будущем, а потом и в настоящем, и чудовищно, нечеловечески устала.