И Риша поймала. Но совсем не то, на что рассчитывала.

Это произошло (произойдет) спустя примерно три недели от настоящего дня. Ришу наконец-то выпустят на волю и она встретится с Шабо. Братишка будет сам не свой: страшно взволнован, рад видеть сестру и одновременно невыносимо подавлен – от всех этих обуревающих его эмоцией Ришу начнет буквально трясти. Он скажет что-то обидное про отца, что-то вроде: «не слушай его, старого дурака, он сам не понимает, что несет», и будет крепко обнимать ее и чуть не плакать. Он будет стараться утешить Ришу, попытается держаться бодрячком. Но Риша из будущего, которая свою ситуацию знает лучше, чем Риша из настоящего, не спросит его об Ами и ни о чем другом, а просто констатирует факт: «Жребий пал на тебя». И Шабо, все-таки заплакав, ответит: «Да, Мариша. Но даже не вздумай допустить и мысли, будто это твоя вина».

Риша заблудилась. Она словно потеряла всякую волю, потеряла себя, смысл думать и прикладывать усилия. Она все брела и брела по парку куда-то, не разбирая дороги, не тревожась о том, что может поскользнуться, упасть со склона и изувечиться, что ветки деревьев поцарапают лицо или что-нибудь опасное очутится на пути. Она просто продолжала шагать, как будто бы надеясь уйти от своего дара, избегнуть неминуемого, притвориться, что ее здесь никогда не было. А значит – и ничего не было, и будущее еще никогда не произошло.

Но ей не повезло. То ли парк был спроектирован таким образом, чтобы слепые девушки в нем не терялись, то ли разум ее подспудно помнил дорогу, машинально ведя тело по однажды заученному маршруту, но долго ли коротко ли, а вернулась Риша в родной барак. Там как раз все собирались к ужину, и Ами, чем-то воодушевленная, была среди товарок и громогласно смеялась. Безразлично Риша вспомнила, что так и не узнала в будущем, что случится с подругой. Но сейчас это было уже не важно. Незаметно она прошмыгнула в общую спальню мимо дружно хохочущих девушек. Села там на свою койку и, сложив на коленях руки, замерла.

Ей было больно дышать. Колючий ком стоял в горле, и в груди теснило так сильно, что страшно было даже чуть-чуть пошевелиться. Впервые в жизни Риша остро осознала, насколько она беспомощна и одинока в своей слепоте. У нее не нашлось голоса, чтобы позвать товарок на помощь, и несколько секунд она просто боролась с собой за глоток воздуха. Затем ей удалось сглотнуть, вдохнуть, задышать, и тут же Риша схватила свою тощую подушку и вжалась в нее лицом, пряча всхлипы и слезы, в которые превратился огненно-острый ком из горла.

Она не знала, сколько времени прошло, когда ее безмолвные, задушенные рыдания, наконец, прекратились. Грубая ткань подушки промокла насквозь. На Ришино счастье в этот час никого в спальне не случилось, все девушки были в трапезной за ужином, и, обессиленная горем, Риша просто легла на койку, не раздеваясь, и тот час провались в глубокий сон, которым ее организм спасся от чудовищной новости. Весь главный ужас которой заключался в том, что Риша из будущего была абсолютно уверена: раз жребий пал на ее брата, то его ожидает та же самая участь, что и бедного Сардиса. И виной всему этому только она, Риша.

Ей снилось, как она спускается вниз по узкой винтовой лестнице. Смрадно чадил факел, который она несла в высоко поднятой правой руке, в то время как левая касалась осклизлой, грубой кладки стены. Как и в своих мистических потусторонних путешествиях с проводником-леопардом, в этом сне она была зрячая и оттого ей было страшно неудобно – дым от коптящего факела мешал дышать, глаза слезились и все мельтешило в них от дрожащего, колеблющегося света, а рука, несущая факел, вскоре устала. Но спуск в подземелье был долгим, скучным, и Риша успела притерпеться к неудобству быть зрячей.