– Что Вьюга? – спросил князь, умывшись от собачьих поцелуев в бочке с водой.

– Вечор ощенилась, – доложил псарь. – Щенков, правда, мало, живых всего шестеро.

– Веди! – заметно обрадовался Иван Семенович.

Вдоль забора стояли сработанные из прутьев собачьи избушки. Псарь загнал борзых, чтобы они не путались под ногами, в загон и пошёл впереди князя к избушке, из которой доносился щенячий скулеж и ворчанье собаки.

– Не дури, Вьюга! – сказал псарь. – Хозяин явился, показывай своё потомство.

В лазе показалась впалая с боков борзая сука, ей было не до гостей, и она, увидев хозяина, всего лишь несколько раз взмахнула пушистым хвостом и повернула обратно в избушку, но ей путь перегородили щенки, которые, повизгивая, выползли на свет.

– Вот сейчас и глянем, кто к жизни готов, – сказал Прозоровский и, взяв щенка, попытался поставить его на ноги.

Свирепый отбор прошли всего трое, остальных князь велел уто-пить и, проверив, как убрано в других избушках, велел псарю взять борзых на сворки и самому садиться на коня. И скоро окрестные дубравы огласились напевными звуками охотничьего рога и брехом мчавшихся сломя голову борзых. Но это была не охота, а прогонка собак, чтобы они не потеряли своих навыков до начала осени, когда и начнется настоящий охотничий сезон с многодневным выходом в поле, который (если князю позволят это сделать посольские заботы) продлится до настоящего глубокого снега.

Прозоровский не только промял борзых, но и хорошо промялся сам, и вернулся на посольский стан в благожелательном расположении духа и способным на добрые и щедрые дары.

Конец ознакомительного фрагмента.