Встречались первые отряды беглецов. Они сталкивались с передовыми гарнизонами, устраивали небольшие стычки. Попадались и дезертиры – все как один с отрезанными языками. Близость долгожданного врага несколько окрылила солдат. Все жаждали раздавить Нектанеба и вернуться домой.

И вот, однажды днём дозорные сообщили, что обнаружили армию противника. Ближе к вечеру и сам Артаксеркс разглядел вдалеке несколько бесформенных пятен, похожих на расплавленное олово. Это были греки. Они всегда держаться особняком друг от друга – коринфяне, афиняне, спартанцы.

Едва сгустились сумерки, царь умастил руки и бороду благовониями, затем собрал своих полководцев. Они сидели в свете факелов и обсуждали грядущую битву. По сведениям разведки, эллинов не больше полутысячи. Они в плачевном состоянии – побросали колесницы, едят лошадей. Артаксеркс знал, что к такому войску не следует относиться пренебрежительно. Враг, которому нечего терять, доведённый до отчаянья, униженный и загнанный – самый непредсказуемый. Если он сразу не падёт на колени, то будет сражаться до последнего вздоха.

Артаскеркс велел вооружить рабов, пообещать выжившим не только свободу, но и вознаграждение – пять сикелей серебра каждому. Такой суммы хватит, чтобы вернуться на родину и не помереть с голода.

Утром бесформенные пятна слились в одно. Эллины вытянулись в шеренги и первыми пошли в атаку. С возвышения своего кресла из слоновой кости Артаксеркс всматривался в наступающего врага. Он уже видел, как блестят на солнце шлемы и копья, слышал бренчанье оружия и щитов. Царь сидел безмолвный и непроницаемый, а внутри у него уже закручивался бешеный вихрь. Он поднял руку и сам вздрогнул от пронзительного рёва труб. Персы закричали и с открытыми ртами бросились вперёд. Завизжали лошади и верблюды. Боевые колесницы тронулись и, набирая скорость, помчались на врага. С обеих сторон взметнулись стрелы, пролетели друг мимо друга, обрушились на головы, истыкали поднятые щиты.

Войско персов растянулось тремя чёрными щупальцами, попыталось окружить греков. Одно из щупалец отделилось, распалось на части и быстро смешалось с вражеской армией. Облако пыли укутало правый фланг, скрыло его от глаз наблюдателей. В центре закрутился настоящий водоворот, в нём увязли два боевых слона – издалека они походили на попавших в муравейник жуков.

«Что если это – последняя битва добра и зла? – подумал Артаксеркс. – Вдруг, после сегодняшнего побоища придёт третий Спаситель, а все мы – и живые, и мёртвые, – подвергнемся огненному суду? Праведным он покажется купанием в парном молоке, а нечестивым – потоком расплавленного металла».

С правого фланга протрубили отступление. Артаксеркс махнул рукой и в бой вступила сотня рабов. Эти кинулись в битву с остервенением – выплёскивали на греков злость, давно скопившуюся от ударов кнута. Жалеть рабов не стоит: меньше выживших – меньше затрат на вознаграждение.

Наконец густая толпа греков стала размываться с задней стороны – начиналось бегство. Артаксеркс дал приказ, и к противнику поспешил запасной конный отряд. Когда всадники вторглись в незащищённый тыл, греческое войско задёргалось в агонии. Артаксеркс не видел, что там происходит, но живо это представлял. Храбрые потомки Геракла бросают оружие, падают ниц, просят пощады. Их добивают секирами – пленных на сей раз приказано не брать, за исключением полководца. Должно быть, выжившие рабы наиболее усердствуют в этом. Так всегда бывает, для расправы у них находятся силы.

Взревела труба, а вслед за ней раздался протяжный многоголосный вопль. Сражение окончилось победой. Прошло несколько минут, и к Артаксерксу подъехал сотенный. Вслед за его конём тащилось окровавленное тело в изодранной одежде.