Теперь о главном: моим командиром, с которым я столкнулся в первые минуты пребывания в сорок первом году, был политрук роты Сашка Кретов! Когда я услышал: «Политрука Кретова к комбату!», то ушам своим не поверил, не может быть! Попадая в прошлое, я всегда встречал кого-нибудь из нижнетамбовцев. Вот и теперь столкнулся с земляком, да каким! Александр Кретов – Герой Советского Союза. Его именем будет названа центральная улица Нижнетамбовского. В тридцать восьмом году двадцатилетним юношей приехал он учительствовать в нижнетамбовскую школу, а в сороковом по призыву комсомола поступил в танковое училище. И вот я, заряжающий, рядом в танке с будущим Героем. Единственное, что вызывало во мне тягостное переживание, я твёрдо знал: Героя Саня получит посмертно. Что станет с экипажем его танка? Может быть, сгорят в боевой машине, как тысячи советских танкистов ? Не знал, к своему стыду, я и подробностей того, как принял смерть доблестный политрук. А ведь была возможность. Нас, комсомольцев-строителей, приглашали в школьный музей Нижнетамбовского. Действительно, знал бы, где упадёшь, соломки бы подстелил.

«Вот теперь майся неизвестностью, если тогда неинтересно было!» – позлорадствовал внутренний голос.

– Подставляй котелки, старшина! – подтолкнули меня сзади.

За размышлениями я чуть не прозевал свою очередь. На кашу повар не поскупился.

– А куды её? Зараз хлопчиков вдосталь полегло, хар- чувайтесь, робяты, – говорил он на непонятной смеси славянских диалектов, накладывая полные котелки.

– А сто граммов боевых не полагается? – поинтересовался я, подхватив дымящиеся котелки.

– Ось? – сделал круглые глаза кормилец.

– Проехали, – буркнул я. И в самом деле, чего это я? Сто наркомовских, по-моему, гораздо позже ввели.

– Дюже вас болванками поколошматили, душа горилки треба, – сочуственно покачал головой повар и, сбавив голос, добавил: – Шинкарка добрая мается, кажу иде, сшукаешь?

– Тебя только за смертью посылать! – первым встретил меня механик-водитель.

Вместо оправданий я отогнул борт бушлата и показал заткнутое хлебной коркой зелёное горлышко литровой бутыли.

– Дорогой ты мой человечище! – развёл руки Серёга и повернулся к политруку: – Командир, а новый заряжающий парень-то нашенский.

– Лишнее это, – неуверенно покосился Кретов.

– Командир! – поддержал экипаж стрелок-радист.

– Ну не знаю, мне ещё на доклад идти.

– После боя святое дело, ты думаешь, комбат чайком нервы лечит? – хитро усмехнулся механик.

– А! – махнул рукой политрук. – Наливай.

– Мы под закусочку, – засуетился механик.

Первую выпили за Сталина. Горячий огонь полыхнул по внутренностям и опалил лицо. Хороший самогон был у тётки Матрёны, пшеничный.

«Замечательные ребята, – тепло подумал я о своих новых товарищах. – Вот кто Россию грудью заслонил».

Серёга поднял бутыль и, глядя командиру в глаза, многозначительно потряс ею перед собой.

– Вы ещё по одной, а мне хватит, – Саша прикрыл свою кружку рукой.

– Хорошо, – легко согласился механик и, затыкая горлышко коркой, добавил: – Вечером посидим.

Вечером, сидя у раскалённой буржуйки, мы вспоминали своё довоенное житьё. В первую очередь расспрашивали меня. Оказывается, я прибыл в роту накануне боя взамен убитого заряжающего Петрухи.

– Помянем Петра Сологубова, воина русского, живота своего за Отечество не пожалевшего, – витиевато произнёс радист Валера.

Выпили не чокаясь.

– Как погиб? – нарушив молчание спросил я.

– Трак нам порвало, – произнёс хмуро механик. – Меняли под огнём, вот его… осколком.

– Жена с двумя детишками у него под немцами остались, – задумчиво произнёс политрук.