– Но парнишка никак не может быть темным уродом, почтенный господин, – он ведь спас нашего Дуги, – бесхитростно заявил трактирщик, отирая со лба крупные капли пота.

– Больного спасли целебные и очень дорогие снадобья! – раздувая ноздри, повысил голос возмущенный Барнабас и нетерпеливо выхватил кошель из пальцев Уллы. – Приготовь уведомление на подозреваемого! –  приказал он ученику и повернулся к Бренну. – О твоих жалких попытках использовать яджу я незамедлительно извещу Орден, и завтра на рассвете ты обязан явиться в Дом Правосудия Непорочных, где тебя проверят на скверну.

Барнабас протянул руку в сторону ученика, вложившего в его пальцы стилос, и поставил на уведомлении витиеватую подпись.

– Подозреваемый Бренн Ардан, – надменно произнес врачеватель, презрительно глядя на Бренна, – если вдруг ты вздумаешь прятаться иль бежать из Бхаддуара, тебя даже без проверки сочтут виновным и пустят по твоему следу Ловчих.

Ученик Барнабаса ухмыльнулся, ковыряя прыщ и с удовольствием наблюдая, как по бледному грязному лицу Бренна расползается страх.

***

Тетка Улла рассеянно гладила сидящего в отупении Бренна, прижав его голову к мягкому выступающему под фартуком животу, от которого вкусно пахло сдобой.

– Да не бойся, парень, – хлопнул его ладонью по плечу папаша Мартен, грубовато потрепав его по плечу, – на моем веку пока никого из ребят твоего возраста не признавали гнилушкой.

Бренн горько усмехнулся про себя – конечно, Мартен врет, как сивый мерин, и просто пытается утешить его. Каждые три недели на Площади Искупления истязают и казнят выявленных гнилых уродов, живьем варят в масле, запекают или сажают на кол. Среди них попадаются и старики, и парни с девками, немногим старше его. Неужто и его вот так – перед толпой насадят голым задом на кол, и он будет несколько дней дрыгать ногами и выть, потешая всех вокруг, пока тупо заточенное дерево не пробьет себе дорогу к печени или сердцу.

– А тебя, сироту безвинного, никто в округе ни в чем таком обвинить не сможет! С чего вдруг?!– снова взбодрилась Улла. – Мы за тебя горой встанем, Бренни… и ничего этот гриб бородатый Барнабас не докажет. Нас в любом разе больше, и Морай, и Якоб за тебя вступятся… Да и все, кто тебя знает…

– А то! – поспешил согласиться с супругой хозяин, вновь поворачиваясь к сыну, и при взгляде на мерно сопящего Дуги его короткие лохматые брови поднялись, а маленькие глазки увлажнились. – Ирма! – тут же рявкнул он, и в дверях немедленно появилась бодрая служанка, ждавшая приказаний. – Шибче воды тащи, весь срач тут вымой и Дуги простыни поменяй… Дрифа пусть поможет – скажи, я велел! Шустрее!

Бренн почти не слышал, что говорили вокруг него, дурнота не проходила, ожоги болели немилосердно, и он сунул руки по локоть в ведро с холодной водой. Закатывая рукава, почувствовал – знак на плече болезненно вспух и сильно зудел.

– И ничего подобного, матушка, люди они всякие бывают, – вдруг возразила Мелена, рассматривая Бренна, как удивительную букашку, – на прошлой неделе, я сама видала, как на Площади девку-гнилушку вешали. А ведь все думали, что она невинная овечка. Тоже сиротка. Говорят, ходила, глаз не подымала, а потом дознались, что она отца своего названного день за днем умерщвляла черным зельем, да еще пыталась напраслину на него возводить, что он, мол, ее насильничал с самого девства. Хорошо, что дознались Непорочные – отец-то ее приемный невиновным оказался, а она – урхуд! Так вот ее долго наказывали, прям перед отчимом ее, что напротив сидел, – подымут в петле за шею, а как она обмочится, да хрипеть начнет и глаза у ней выкатятся, отпустят. Подождут, пока продышится, и дальше вздергивают… А…